– Спокойной ночи, кузен Норвин, – тихо ответила она, – и еще раз благодарю за ваше доброе ко мне отношение.
– А я не желаю! Я не устала!
Китти ухватилась за перила, но граф отцепил от них ее пальцы и снес, вернее, стащил ее вниз: она уже совсем опьянела, подобно другим гостям, которые оглушительными криками провожали сэра Эдварда и его женскую свиту, отчего в мраморном холле звучало такое гулкое и громкое эхо, что ему в такт затрепетали стоявшие у стен старые знамена, свидетели славных боевых подвигов прошлого.
Проводив сэра Эдварда, оставшиеся начали карабкаться вверх по главной парадной лестнице, а усталые слуги заперли входную дверь на засов, мечтая поскорее добраться до постелей. Джентльменам все же лучше удавалось сохранять равновесие, чем дамам, а те уж совсем валились с ног. Ричард, хотя и сильно пошатываясь, понес Кэро в спальню на руках, и только Хетти, еще сохранив способность связно изъясняться, настаивала, что спать не хочет, но желает еще выпить.
Граф почти довел, а вернее, дотащил Китти до лестничной площадки, когда дама вдруг вырвалась у него из рук, одновременно свалив со старинного и очень дорогого столика вазу с цветами.
– Я желаю танцевать! Пойдем потанцуем! – завопила она.
– Тебе лучше лечь в постель, Китти! – возразил граф.
– А я не желаю! Не желаю, и все! – воинственно вскричала она и тут же споткнулась, едва не упав, так что графу пришлось обхватить ее обеими руками.
– Я помогу вам, м’лорд! – подала голос миссис Дженкинс и тоже обхватила Китти. Совместными усилиями они протащили ее по коридору в прекрасные, величественные покои, которые раньше всегда занимали графини Чартвудские.
Когда Китти подвели к роскошной кровати, она совсем обмякла и не сопротивлялась.
– Похоже, что уже отключилась! – развязно объявила миссис Дженкинс. – Теперь я сама с ней управлюсь, – но сказала она это весьма неразборчиво, и граф с подозрением на нее покосился: лицо экономки побагровело, а волосы растрепались. Стало ясно, что миссис Дженкинс тоже воздала немалую дань напиткам, хотя при этом не утратила привычных ей высокомерия и недоброжелательности. Схватив Китти за щиколотки, она довольно небрежно и неуважительно подняла ее ноги на матрас.
– Думаю, м’лорд, она вас больше не потревожит, – развязно констатировала экономка, – и сегодня вам придется спать в одиночестве.
Граф нахмурился, но промолчал, однако миссис Дженкинс продолжала в том же духе:
– Значит, все дамы у нас уже устроены на покой, но один джентльмен, сэр Гилберт, дал мне гинею, чтобы я сказала, где спит ваша кузина.
От неожиданности граф сначала оцепенел, потом хотел ей ответить, но, очевидно, поняв, в каком состоянии находится сама миссис Дженкинс, вышел из спальни и направился к Розовой комнате, вспомнив, как за обедом Пандора порадовалась, что будет ночевать там же, где иногда спала в детстве.
– А вы здесь часто ночевали? – полюбопытствовал тогда граф.
– Нет, только если мама и папа уезжали в свой «очередной медовый месяц», как они это называли. Они всегда очень ценили возможность побыть вдвоем, но им было не по средствам устраивать себе такие каникулы столь часто, как бы хотелось!
И граф уже собирался расспросить Пандору о ее прежнем житье-бытье, но Китти потребовала его исключительного внимания к своей особе: она, впрочем, ревновала графа ко всем знакомым женщинам.
Граф шагал по коридору туда, где главная часть дворца соединялась с его западным крылом. Вот и дверь, но он постучал не сразу: все было тихо, не доносилось ни звука, хотя из-под двери сочился свет. Значит, Пандора еще не спит – удивился граф и деликатно тронул дверную ручку. Она подалась, и он вошел.
На прикроватном столике неярко горели две свечи. Тяжелые складки балдахина, ниспадая вниз с потолка, с двух сторон осеняли кровать, на которой, прислонившись к груде подушек, крепко спала Пандора. По плечам ее струились светлые волосы, а в руке темнела книга. Граф подошел ближе и остановился, глядя на безмятежное лицо, очертаниями напоминавшее сердце, на длинные, темные от природы ресницы, оттенявшие бледную, почти прозрачную кожу. Свет свечей ложился на волосы золотистыми пятнами, но это золото было не поддельное, как, например, у Хетти, и напоминало о первых лучах восходящего солнца. И словно ощутив его неотрывный взгляд, Пандора подняла веки. С минуту она сонно взирала на графа, очевидно, не узнавая, а потом села и воскликнула:
– О я заснула, не погасив свечи! – и в голосе ее прозвучал неподдельный ужас. – Недаром мама всегда просила меня быть с огнем очень осторожной, чтобы не устроить пожар! Простите меня, пожалуйста, за небрежность!
Она была так смущена и напугана, так искренне раскаивалась, что граф улыбнулся:
– Видно, вы очень вчера устали. В мире нет ничего более изматывающего, чем беспокойство и страх.
– К своему стыду, я действительно испугалась угроз Проспера Уизериджа.
«Она, кажется, совсем не сознает, что в ее спальне вдруг оказался, пусть и родственник, но мужчина, – подумал граф, – а на ней лишь одна рубашка…»
На Пандоре действительно была только ночная сорочка, у горла застегнутая на пуговицы, с небольшими рюшами на воротнике и длинных рукавах, и в этом одеянии она казалась такой юной и невинной, что граф почувствовал необходимость объясниться:
– Я увидел полоску света у вас под дверью и подумал, что вы еще не легли спать.
– Поднимаясь по лестнице, я зашла в библиотеку и взяла книгу, которую мне очень захотелось перечитать, это одна из моих любимых.
– А как называется?
– «Возвращенный Рай»! Вам не кажется, что Мильтон очень правдиво передает в ней свои чувства и ощущения?
– Я давно Мильтона не перечитывал, – дипломатично отвечал граф, – но, помнится, его «Потерянный Рай» мне когда-то нравился больше.
– А я эту поэму просто ненавижу! Она действует на меня так угнетающе и так пугает, будто я слушаю в церкви проповеди Проспера Уизериджа!
– Ну, вряд ли теперь вам угрожает эта опасность.
– Но он сделает все, чтобы уронить меня в глазах дяди и тети и станет проклинать еще яростнее, чем тогда, внизу у лестницы!
– Во всяком случае, незачем вам, да еще на ночь, вспоминать о нем, – посоветовал граф, – а раз вам так нравится «Рай», то позвольте мне его вам подарить!
Пандора вспыхнула от радости, но, поблагодарив, взяла себя в руки:
– Это был бы очень добрый поступок с вашей стороны, но книга эта очень дорогая, она составляет немалую часть всех здешних ценностей.
– Да какая мне разница? – удивился граф. – Тем более что вы, я уверен, сможете оценить ее достоинства гораздо выше, чем другие, – и он насмешливо улыбнулся, вспомнив, что Китти, сейчас пребывающая в пьяном самозабвении, едва может нацарапать коротенькое письмецо, а что касается чтения, то ей всего интереснее «считывать» цифры с банкнот.
