Нет, он не отвлечет ее анекдотами о знаменитом своим уродством гардеробе сэра Джорджа! Недовольно поджав губы, Виола вновь тряхнула головой.
— Простите, не понимаю, какое вам дело до списка гостей, приглашенных на мой благотворительный бал?
— Видите ли, вы моя жена, и поскольку мы помирились, я принимаю близко к сердцу все ваши проблемы.
— Мы вовсе не помирились!
— Пригласить сэра Джорджа означает накликать беду, — как ни в чем не бывало заявил он, не обращая внимания на слова Виолы, чем еще сильнее взбесил ее. — Помните тот случай в прошлом году, когда они с Диланом схватились врукопашную? Все это может повториться. Боюсь, даже я не смогу вытерпеть и проведу с ним несколько раундов на ринге. И тогда вам придется нелегко, Виола. Я знаю, как сильно вы расстроитесь, если сэр Джордж побьет меня.
— О, этого я не боюсь, — поспешно заверила она. — Вас в списке гостей нет.
— Ошибаетесь, есть. Тейт, немедленно впишите мое имя и вычеркните Плоурайта.
— Я вас не приглашаю! И не ваше дело, будет на балу сэр Джордж или нет! Я решила включить его в список, потому что он четвертый сын маркиза и богат. А больницы нуждаются в денежной помощи.
— Все эти обстоятельства еще не делают его порядочным человеком.
Виола в отчаянии подняла глаза к небу. Неужели этому человеку суждено свести ее с ума?
— Если примирение в вашем понятии означает возможность отдавать мне приказы и вмешиваться в мои дела, ничего не выйдет.
Он будто не слышал этих слов.
— Мы с Диланом написали новый лимерик[6] о сэре Джордже. А ведь когда-то вам нравились мои лимерики. Хотите послушать?
— Нет.
Он, разумеется, не обратил внимания на отказ и принялся декламировать стишки о некоем воине, который чуть что принимался палить без разбора, никогда не попадая в цель.
Она не рассмеется. Ни за что не рассмеется, несмотря на сдавленные смешки Тейт.
Виола плотнее сжала губы и отвела глаза от его веселого взгляда, пытаясь взять себя в руки. А когда справилась с собой, надменно уставилась на мужа.
— Немедленно прекратите, Хэммонд.
Когда он успел изобразить невинность? Широко раскрытые карие глаза, вскинутые брови, лицо приблизилось к ее лицу…
— Прекратить? Что именно?
— Ваше неуместное веселье. Я работаю.
Она с негодованием потрясла стопкой бумаг и вновь обратилась к списку гостей.
— Черт бы все побрал, Виода, жизнь и предназначена для веселья! — рассмеялся Джон. — Помните эту восхитительную фразу из романа Джейн Остен? Вы любите Остен и должны помнить цитату. Что-то насчет того, как мы живем ради удовольствия потешать наших соседей, чтобы потом, в свою очередь, потешаться над ними.
Будь он проклят! Будь проклят за то, что помнит, как сильно она любит романы Остен! Будь проклята его улыбка, и его остроумие, и легкость, с которой он повсюду находит повод для веселья! Это всегда было одной из ее величайших слабостей, там, где речь шла о нем. Как он смешил ее, издеваясь над снобами вроде леди Дин и напыщенными ослами вроде Плоурайта, как делал ее счастливой в мире, насыщенном злобными сплетнями, удушливыми правилами и узколобыми людишками. Он стал для нее глотком свежего воздуха в удушливой атмосфере чинных салонов и строгих манер. В его присутствии она чувствовала себя полной жизни, сил и энергии.
Только такой человек мог так больно ее ранить. Но больше ему это не удастся. Хотя… все же он прав насчет сэра Джорджа.
— Вычеркните сэра Джорджа из списка, Тейт, — обратилась она к секретарю и, заметив улыбку Джона, добавила: — Ради Дилана. Не хотелось бы, чтобы на моем балу затевали драки, да еще и избивали беднягу Дилана! Тейт, вы можете идти.
— Да, миледи.
Тейт взяла у Виолы список и, будучи женщиной здравомыслящей, не спросила, стоит ли вписать имя лорда Хэммонда. Она лишь сделала реверанс перед хозяйкой и Хэммондом и удалилась, закрыв за собой дверь.
— Ваши сундуки уложены? — спросил Джон, как только Тейт ушла. — Я специально велел доставить сюда повозку. Мы можем ехать в моем экипаже. Какой дом вы выбрали?
Виола вздохнула. Назревал очередной скандал, которого она не хотела.
— Хэммонд, мои сундуки не уложены, и прежде чем вы скажете хотя бы слово, позвольте высказаться мне.
Она встала и оказалась лицом к лицу с противником.
— Мы оба знаем, что пожелай вы, и я буду обязана, поехать с вами. Мы оба знаем, что пожелай я только, и могла бы сбежать в Европу или Америку, где вы никогда бы меня не нашли. Оба варианта явно нежелательны. Развод невозможен.
— В этом мы с вами согласны. Положение явно улучшается, — по-прежнему беззаботно и весело заявил он, но в голосе явно звучали решительные нотки.
Оставался единственный выход.
— Прежде чем я соглашусь вернуться в ваш дом, хотелось бы иметь немного времени, чтобы привыкнуть к этой идее, — с достоинством объявила она.
— К какой именно? Снова лечь со мной в постель?
Куда подевалась былая беспечность? Он выглядел не только исполненным решимости, но и рассерженным. Во имя Господа, что его так разозлило? В конце концов, это ее обидели! Ее предали!
— К мысли о том, что нам придется жить вместе? Тянете время, Виола? Надеетесь, что, если будете противоречить мне, я просто уйду?
«Да, черт бы тебя побрал!»
Она смотрела на него, холодная, равнодушная, отчужденная, стараясь ничего не чувствовать.
— Раньше вы всегда так и поступали, — пожала она плечами.
Он шумно втянул в себя воздух — Виола попала в цель. Но она не испытала ни малейшего удовлетворения, желая только одного — чтобы он убрался. Убрался и никогда больше сюда не приходил.
— В этом она вся, — сказал он тихо, скорее себе, чем ей. — Презрительная, непрощающая богиня, которая смотрит с недосягаемой высоты на жалких грешных смертных внизу.
Хотя именно такой богиней она хотела выглядеть в глазах мужа, подобное описание все же больно ее ранило. Рука Виолы сжала перо.
— А передо мной мастер уничтожающих реплик, — парировала она.
— Простите, если ваше презрение неизменно пробуждает во мне самые худшие инстинкты.
— Ах да, и я забыла, что наш брак рухнул по моей вине.
— Не только по вашей. Я тоже во многом виноват.
Сейчас он был серьезен: ни сарказма, ни разящего наповал остроумия. Мало того, этот негодяй казался вполне искренним!
— Жаль, что вы этого не видите. В отличие от меня.
— Неужели видите?
— Клянусь!
Он подался к ней, опершись ладонями о полированное розовое бюро. Виола опустила голову, рассматривая красивые мужские руки. Вспоминая, что испытывала, когда эти руки ласкали ее. Что испытывала, когда представляла, как эти руки ласкают другую женщину.
