Господи, вдруг он расскажет об этом отцу? Барон тогда вызовет Люсьена на дуэль, и Люсьен убьет его. Не говоря уже о том, что от ее репутации останутся одни клочья.
Прежде всего, ей нужно как можно больше узнать о мистере Данте Уэксфорде, пока еще не все потеряно.
Начало второй ночи во многом было таким же, как и накануне. Когда Эвелин вошла в гостиную, там вновь был накрыт ужин, а одетый во все черное Люсьен стоял у камина. Огонь от потрескивающих в огне поленьев отбрасывал мерцающие тени на стены. Эвелин откинула с головы капюшон, и услышавший шуршание материи Люсьен повернулся к ней.
Девушка в нерешительности остановилась в дверях. Он так напряженно смотрел на нее, что, казалось, воздух сгустился, и стало трудно дышать.
Эвелин было не по себе от мысли, что она влюбляется в него.
Верх глупости – отдавать сердце такому негодяю, как Люсьен Дюферон. Она знала, что в него влюблялись многие женщины, при этом каждая считала, что является единственной, заслуживающей его вечной преданности. И у Эвелин не возникало сомнений относительно того, что едва ли он помнит их имена.
Она не пара ему, не стоило даже надеяться, что ее нежное девичье сердце сможет победить в борьбе с иссеченным шрамами и огрубевшим сердцем этого негодяя. Однако как же ей хотелось хотя бы попытаться сделать это.
Не торопясь, размеренным шагом Люсьен подошел к ней. Участившийся пульс лихорадочно бился в жилах Эвелин. Она знала, что сейчас должно случиться. Она помнила вкус его поцелуя, прикосновение его рук.
Она знала, какое наслаждение ожидает ее в предстоящие ночные часы.
– Значит, я не напугал тебя? – с дразнящими нотками в голосе промолвил Люсьен, поглаживая пальцами узел ее волос. – Я думал, что ты вряд ли придешь после всех наших проделок накануне.
Щеки Эвелин запылали.
– Я не боюсь тебя, Люсьен.
– Неужели? – с тихим смехом поинтересовался он.
Она вскинула брови.
– После той ночи меня вряд ли сможет шокировать что-либо еще.
Люсьен понимающе улыбнулся.
– Ты уверена?
От этой улыбки ее охватила дрожь возбуждения.
– Честно говоря, я ни в чем не уверена, когда дело касается тебя.
– Хорошо. – Он распустил завязки ее плаща и снял его с ее плеч. – Потому что я хочу, чтобы сегодня ты была обнаженной.
Эвелин попыталась сохранить самообладание.
– Я же уже была с тобой обнаженной.
– Всю ночь. – Темные порочные глаза Люсьена блестели. Он скользнул за ее спину и начал развязывать шнуровку и расстегивать пуговицы ее одежды со скоростью, которой могла бы позавидовать самая опытная служанка. – Всю ночь, Эвелин, – повторил он, покусывая губами ее ухо, щекоча горячим дыханием ее шею. – Ужинать. Спать. Заниматься любовью. Обнаженной... все время.
– Ужинать... – Эвелин каким-то чудом удалось сдержать дрожь.
– Ты будешь ужинать обнаженной. – Бюст девушки освободился от платья, и Люсьен бесстыдно воспользовался этим. Он тут же взял в ладони ее груди, скрытые только тонкой сорочкой. – Будешь спать обнаженной. Будешь обнаженной играть в шахматы.
– Я... я не умею играть в шахматы. – У Эвелин подгибались колени. С полузакрытыми, затуманенными от его прикосновения глазами она облокотилась на Люсьена.
– Я научу тебя. – Жаркими раскрытыми губами он прижался к ее шее. – Первый ход... конь берет королеву.
Люсьен поднял ее на руки и понес наверх, в свою постель.
– Вставай, моя возлюбленная. – Прошло уже несколько часов, и Люсьен, сорвав покрывало, смотрел на беззащитное нагое тело Эвелин. – Я буду учить тебя играть в шахматы.
Щеки Эвелин покрылись румянцем то ли от нежного обращения к ней, то ли от смущения из-за наготы. Люсьен не знал ответа.
– Шахматы? Никогда бы не подумала, что такой человек, как ты, в такие минуты может думать о шахматах.
– Почему бы и нет? – Эвелин потянулась за покрывалом в стремлении снова прикрыться, но Люсьен шутливо шлепнул ее по заду. Эвелин взвизгнула и негодующе посмотрела на него, чем едва его не рассмешила. – Оставь в покое покрывало, бесстыдница. Разве не помнишь, что сегодня ты будешь все делатьобнаженной?
– Но... – Глаза девушки округлились, когда она осознала, что он говорит это всерьез. – Я не могу учиться играть в шахматы голой.
– Еще как сможешь, – игриво посмотрел на нее Люсьен. – Я ведь тоже голый.
Эвелин опустила глаза на его бедра, но тут же, по-видимому, испугавшись собственной дерзости, вновь перевела взгляд на его лицо.
– Я думала, ты шутишь.
Люсьен с тихим смехом сбросил с себя простыню.
– Милая моя, я никогда не шучу, если речь идет об обнаженной плоти.
Люсьен проигнорировал ее протесты, и вскоре Эвелин сидела напротив него возле камина и, нахмурив бровки, сосредоточенно рассматривала шахматную доску.
Вначале ощущавшая смущение Эвелин постепенно стала находить удовольствие в таком времяпрепровождении. Она смотрела на высвеченные огнем широкие плечи Люсьена, на его грудь с хорошо развитой мускулатурой, на склоненную над шахматной доской голову с иссиня-черными волосами.
Эвелин не могла не удивляться тому, как быстро в их отношениях возникла непринужденность. Если бы еще два дня назад кто-нибудь ей сказал, что, сидя в обществе мужчины полностью обнаженной, она будет чувствовать себя весьма комфортно, Эвелин посчитала бы такого человека сумасшедшим.
Тем не менее, вот она здесь, учится играть в шахматы, и все ее прелести открыты его весьма неравнодушному взгляду. И это действительно нисколько не беспокоило Эвелин.
Ей следовало бы сгорать от стыда. Протестовать против такой шокирующей распущенности. Но что-то внутри ее заставляло Эвелин испытывать удовольствие от того, как Люсьен пожирал ее нагое тело восхищенным взглядом. Она вдруг обнаружила, что слегка поворачивается тем или иным образом для того, чтобы поддразнить его, подставляя его взору ту или иную часть своего тела. Люсьен быстро включился в игру и с понимающей улыбкой находил способы коснуться девушки – то, показывая очередной ход, накрывал ее руку своей, то ногой дотрагивался до ее ноги под маленьким шахматным столиком, то ненароком касался губами ее пальцев. К концу игры сердце Эвелин колотилось, и каждая клеточка ее тела трепетала от того, что она уже научилась распознавать как предвкушение секса.
Да, она пошла на это ради того, чтобы спасти своего отца. Но, когда Люсьен с победным криком сшиб с доски ее поверженного короля и при этом вскочил, с грохотом опрокинув кресло, когда он взвалил ее на плечо, а затем бросил на скомканную постель как военную добычу, Эвелин поняла, что дело не только в спасении отца.
Что-то в ней жаждало познать подобное единение с мужчиной. Правда, Эвелин думала, что должна научиться этому с мужем. Но сейчас, когда она уже знала, как это все происходит, она не представляла себе, что могла бы отдаваться так кому-либо другому, кроме Люсьена.