Пока она принимала ванну и пила пиво, солнце село. Молчаливая служанка зажгла лампы и исчезла, оставив островок света среди сумерек. С кухни распространялись аппетитные запахи, вкусные запахи жареного мяса и пекущегося хлеба. То, что Нофрет посчитали богатым угощением, было только началом, развлечением для голодных желудков в ожидании обеда.
— Вы едите по-царски, — заметила она, когда Агарон ушел мыться.
Иоханан растянулся на ковре, вздыхая в предвкушении жареного козленка и медовых сладостей.
— Иногда бывает. У нас же сегодня праздник: возвращение козла в загон.
— И приход гостьи, — добавила его бабушка своим нежным голосом.
— Но вы же не могли этого знать, — удивилась Нофрет.
Старая женщина улыбнулась.
Нофрет вздрогнула. Улыбка была нежная, добрая, но вызывала трепет.
— Бабушка всегда все знает, — пояснил Иоханан.
— У нее есть глаза, которые видят, — добавил Агарон, входя освеженный и влажный после ванны. Его борода курчавилась от сырости; он смыл с нее каменную пыль, и она была черна, как вороново крыло, без малейших признаков седины. На нем теперь была более нарядная одежда из тонкой пурпурной шерсти с вышитым поясом. Он выглядел еще царственней, чем прежде.
— Вы очень странные люди, — заметила Нофрет.
— Мы люди нашего Бога, — ответил Агарон. — Он дал моей матери редчайший дар видеть то, что нужно, и понимать, что это означает.
— Пророчица, — предположила Нофрет, стараясь не смотреть на старую женщину, — оракул.
— Голос Бога, — уточнил Агарон.
— Я не больше, чем ветер, — вмешалась старуха, — меня не нужно бояться. Я никогда не говорю, что вижу, если мне не позволено.
— Ты бы не увидела меня, — сказала Нофрет с неожиданным упрямством. — Я не знаю вашего бога и не верю в него.
— Это неважно, — ответила старая женщина. — Он привел тебя к нам. Разве ты не чувствовала, как он направляет твои шаги?
— Я не чувствовала ничего, кроме того, что должна оставить свои обязанности.
— Свои обязанности, — повторила старая женщина. — Да.
Она видела даже это: Нофрет сказала правду, но не всю. Ей хотелось скрыться. Но она уже один раз убежала, струсила и оказалась здесь. Больше бежать было некуда — разве только в пустыню — но это означало смерть, а Нофрет не так отважна и не так труслива, чтобы решиться на такое.
— Царя не любят, — сказала старая женщина.
«Как же ее зовут, — подумала Нофрет. — Если у нее вообще есть имя».
— Меня зовут Леа, — произнесла та, повергнув Нофрет в изумленное молчание ума и тела, и печально улыбнулась. — Это было написано на твоем лице, дитя. Здесь нет никакой тайны.
— Я не верю тебе, — пробормотала Нофрет.
— Нет, — сказала Леа. — Правда бывает неприятной. Это знает каждый царь.
— Разве важно, что люди его ненавидят? — спросила Нофрет. — Он царь. Бог. Никто не смеет его тронуть.
— Возможно, — сказала Леа, — но у него есть стражники, есть люди, которые пробуют его пищу, и шпионы в каждом кабачке.
— Значит, он знает, — согласилась Нофрет.
— Царь может предпочесть не знать, — продолжила Леа. — Но он сверг их великого бога, повелителя Фив, могущественного Амона. Храмы Амона закрыты, имя под запретом — а ведь сам царь звался в его честь Аменхотепом, прежде чем принял имя Эхнатона. Людям это не по душе, не нравится им и то, как он повернулся спиной к Фивам и ко всем городам своего царства и построил новый город там, где прежде не было ничего.
— Они его не убьют, — сказала Нофрет. — Люди не поступят так со своим царем.
— Напрасно ты так думаешь. Он убил их богов, покинул их города. А теперь не скрывая заявляет, что ни одна их женщина не годится, чтобы родить ему наследника — только его собственного семени. Если не получится у одной, вторая сделает еще одну попытку, и это станет еще более страшной неудачей. Тогда он наверняка будет проклят.
Возразить было нечего. Та же мысль гнала Нофрет из дворца, то же убеждение, что поступок царя в конце концов погубит его. Она не знала, каким словом назвать человека, предавшего богов своего народа, но это ужасное слово, всегда означавшее зло и только зло.
— У тебя тоже есть глаза, чтобы видеть, — сказала Леа.
— Нет, — возразила Нофрет. — Мне не снятся сны, и у меня не бывает видений.
— Ты видишь правду, — настаивала Леа.
— Я не хочу, — Нофрет сдалась, чувствуя холод внутри. — Царь ужасен. Я не хочу быть такой.
— Скорее всего, он безумен, — предположила Леа. — Или близок к тому. Ты же здорова. В этом твоя беда.
— Что же с ним будет?
Леа вздохнула.
— Не знаю. Это слишком страшно. Он умрет или будет свергнут, как все цари, которые не считаются с желаниями своего народа.
— Царей Египта не свергают, — вмешался Агарон, испугав Нофрет. Она уже забыла, что в комнате, кроме них с Леа, есть еще кто-то. — Их не свергают, как и богов. Они умирают и становятся богами мертвых.
— Либо умирают, и их имена забывают, стирая с каждой стены или изображения. — Взгляд Леа снова стал непроницаемым, как каждый раз, когда она видела, по ее словам, правду.
— Может быть, — размышлял Агарон, — царица наставит его на путь истинный. Она внучка Юйи. Она не глупа и не безумна.
— Царица не сказала ни слова против, — заметила Нофрет, — когда ее муж вздумал жениться на собственной дочери.
— Она не сказала ничего, что слышала бы ты, — возразил Агарон. — И не скажет. Она — слишком царица. Ты же не знаешь, что она говорила, когда они были наедине.
— Царь ее не слушал, сказала Нофрет. — А если они и поссорились, то он взял верх.
— Взяла верх необходимость, — произнесла Леа. — Она не хочет, чтобы сын другой женщины занял место ее дочерей. А с сыном ее дочери еще можно смириться.
— Она никогда не одобрит этого, — сказал Агарон.
— Одобрит. — В голосе его матери, таком мягком, появилась нотка нетерпения. — В достаточной мере. Что бы она ни думала, подчиняясь его воле, с последствиями придется столкнуться всем нам.
— Почему? — спросила Нофрет. — Вы-то здесь в безопасности. Вельможи могут драться между собой, но простой народ они не заденут.
— Заденут, если свергнут Эхнатона и сравняют его город с землей. — Большие кулаки Агарона сжимались и разжимались. — Здесь наше обиталище. Другого в Египте у нас нет, а пустыня, дом наших предков, слишком далеко. Большинству из нас туда не добраться. Если он погибнет, у нас не останется ничего.
— Царица защитит вас, — сказала Нофрет. — Вы же ее родственники.
— Хотелось бы надеяться, — вздохнул Агарон.
