Собеседники добрались до места, где дорожка делала крутой поворот, уводя в дальнюю часть сада. Здесь открывался превосходный вид на узкую бухту, сейчас лежащую в глубокой тени, отчего вода в ней казалась почти черной и вместе с тем оставалась прозрачной, так что можно было разглядеть на дне крупные камни. Арман кивнул на скамью, стоящую под раскидистой сосной, крепко вцепившейся узловатыми корнями в камень.
– Присядем, Моро? Это одно из лучших мест в саду. Очень люблю его.
Они уселись на скамейку и некоторое время молчали, предаваясь созерцанию вечернего пейзажа. Затем де Лёба осторожно произнес:
– Я понимаю ваше недовольство и разделяю его. Не смыслю, отчего Гийом де Греар вмешал в это дело вас.
– Я думал, может, вы что-то знаете. Мои родственники только лепечут нечто невразумительное.
– Это на них похоже. Мишель – сильный человек, я восхищаюсь им, но в некоторых вопросах он безобразно наивен. Мадемуазель Сабрина… Она девушка, и этим все сказано. А старик Гийом был своеобразным типом, что да, то да. Но о вас они почти не упоминали. Только однажды я слышал, как отец Мишеля разговаривал о вас с кем-то – со своим нотариусом, мне показалось.
– И о чем же они говорили?
– Я не любитель подслушивать и потому знаю немного. – Арман сцепил на объемистом животе пухлые пальцы. – Припоминаю, старик заявил, что вы могли бы и снизойти до родственников, прислать им приглашение навестить вас в Париже или учинить что-то в этом роде. Дескать, мадемуазель Сабрина – молодая девушка, которая могла бы сделать прекрасную партию, введи вы ее в высшее общество. Тот человек – не уверен, что это был Шампель, но я не слишком хорошо его знаю, – отвечал, что вы и сами достаточно богаты. Сказочно богаты, сказал он. Это все, что я слышал.
– Сказочно богат, – буркнул виконт, – может быть. Смотря какие сказки мы имеем в виду.
– Я не знаю, – Арман покачал головой. – И не понимаю, отчего старик беспокоился. У мадемуазель Сабрины здесь немало ухажеров, и многие из них весьма состоятельны. Она посещала балы под присмотром мадам Посси, и мне пару раз выпала честь потанцевать с ней.
– С мадам Посси?
Де Лёба снова захохотал.
– Вы шутник! С мадемуазель Сабриной. – Лицо его приняло мечтательное выражение. – Она божественна! Мне уже тридцать, и пора подумывать о женитьбе, но мадемуазель де Греар не пара мне, конечно. Я, видите ли, совсем небогат, совсем… Может, женюсь на дочке купца. Здесь их много – и купцов, и их дочек, которые появляются в свете, так как гордые отцы могут купить им платья и драгоценности. Да… Впрочем, вам это неинтересно, конечно. Вы живете совсем другою жизнью.
– Это верно. Так что же, старик де Греар, может, не любил своих детей? Дочь ему чем-то не угодила?
– Кто вам сказал такое?! Он их обожал. Чудесная семья, дружная! Души друг в друге не чаяли.
– Тогда его поступок тем более необъясним.
– Думаю, старик хотел Сабрине добра.
– Это правда, что он почти ничего не понимал в последние месяцы?
Арман помолчал, затем произнес неохотно:
– Тяжелое было время. Он болел, долго, тяжело. Мадемуазель Сабрина и Мишель от него не отходили. К концу он уже слабо их узнавал. Может, в его воспаленном мозгу все смешалось, и это завещание – бред сумасшедшего.
«Да, – подумал Сезар, – если врач, пользовавший старого де Греара, подтвердит слова Армана, то дело можно считать выигранным».
Скорее всего, так и случилось: старик, почти сошедший с ума перед смертью, решил облагодетельствовать дочь и написал завещание, которое стало для девушки и ее брата источником кошмара. Если старый де Греар был невменяем и не сознавал, что делает, опротестовать документ довольно легко.
В любом случае это выход.
Под чьими-то осторожными шагами заскрипел гравий, и мужчины обернулись.
– Господа, – сказал подошедший слуга, – вас приглашают к ужину.
– Ужин! – оживленно воскликнул Арман, поднимаясь. – Пойдемте, Моро! У Греаров отличная повариха. Какой суп она готовит!
Сезар решил, что господин де Лёба ему, пожалуй, нравится.
Глава 7
Ужин в Мьель-де-Брюйере
Почетного гостя, виконта де Моро, усадили справа от хозяина дома. Мишель был бледен и печален – ни дать ни взять герой сентиментального стихотворения; впрочем, Сезар искренне сочувствовал молодому человеку, попавшему в такой переплет. Сестра его сидела по левую руку, напротив виконта, ела мало и по сторонам почти не смотрела. Ее темно-синее платье было почти черным, никаких драгоценностей Сабрина не надела. Но волосы девушки, мягко сиявшие в свете свечей, казались самым изысканным украшением. Господин де Лёба уселся рядом с Сезаром, чтобы продолжить разговор, хотя присутствие недавно понесших утрату людей приглушило живую беседу между новыми знакомыми.
Как и пророчествовал Арман, за ужином, кроме него, виконта и Греаров, были еще двое гостей. Хотя, судя по виду последних, их не приглашали, просто отказать не смогли. Когда новых гостей представляли Сезару, тот внимательно всматривался в лица, пытаясь понять, играют ли эти двое хоть какую-то роль в происходящем, и если да, то какую.
На первый взгляд они были милы. Дама лет шестидесяти, с могучей грудью, двойным подбородком и снисходительной улыбкой на ярко накрашенных губах, носила имя Мари-Клод де Жоли и являлась очередной представительницей местной аристократии. Родственницей Греарам она не приходилась, дружбу со столь молодыми людьми водила вряд ли, а потому Сезар недоумевал, что сия особа здесь делает, пока проникшийся к нему уважением Арман не шепнул:
– Это одна из претендентов на состояние Мишеля, если тот не сумеет его удержать.
Вторым гостем был священник. На него виконт сразу уставился с подозрением: еще до отъезда в армию он имел неприятную историю как раз с участием святого отца и с тех пор относился ко всей этой братии с недоверием. Но кроткий отец Артюр Кальм вряд ли мог совершить какие-либо противоправные деяния. Это был согбенный старик, передвигавшийся с тростью и – на первый взгляд – стоявший одной ногой в могиле, однако виконт заметил, как резво священник поспешил в столовую, когда гостей позвали туда. Вдруг шарканье и перекошенные плечи – всего лишь ловкий ход, чтобы отвлечь возможного врага? Виконт поморщился, подумав об этом. Какого врага, где?! Когда-то Сезар полагал, что армия, где все прямолинейно, способна излечить его от врожденной подозрительности, однако сначала он выяснил, насколько извилистыми бывают иногда армейские пути, а затем пришел к неизбежному выводу, что подозрительность – неотъемлемое свойство его натуры.
Похоже, священник тоже рассчитывал на щедрый дар Божий: едва усевшись за стол, господин Кальм принялся рассуждать о приютах, о несчастных бедняках, страдающих от голода и холода, и о последнем куске хлеба, который они отдают своим больным детям, прежде чем сами скончаются в ужасных мучениях. Речь святого отца изобиловала цитатами из наиболее страшных мест в Библии с описанием Господних кар, кои цитаты из милосердия к читателю мы здесь приводить не станем. Достаточно того, что господин Кальм был излишне многословен – до тех пор, пока мадам де Жоли не прервала его:
