Маккуин замолчал, чтобы сглотнуть и сделать вдох. Проклятый пистолет, нацеленный ему в лицо, вызывал у него косоглазие, если такое возможно при наличии только одного глаза.
– Проклятье, я предложил ей справедливую цену за эту землю! Спроси кого угодно. Черт, спроси ее саму!
– Такую же справедливую цену, как ты заплатил за долю Гаса в «Четырех вальтах»?
Джек громко и преувеличенно вздохнул.
– Я так и знал, что вина за упрямую глупость Густавуса падет на мою голову. Я с самого начала именно это ему и сказал. – Шахтовладелец втянул в себя нижнюю губу. В ящике стола лежал пистолет, но Маккуин даже не подумал за ним лезть. Он не сомневался, что Захарий способен застрелить его в пылу эмоций, да и по холодному расчету, коли на то пошло. В конце концов, Джек сам воспитал своего мальчика чуждым любого рода сентиментальности. – Я дал Густавусу все возможности вложиться в медное дело, – произнес старик и даже позволил прозвучать в голосе намеку на раздраженность, играя на чувствах. – Но он и слышать ничего не желал, так рвался продать свою долю. Ладно, может, я не особо старался, убеждая его не делать глупости, но я пытался его убедить. Хотя, конечно, не хотел, чтобы Густавус с его двадцатью процентами запорол мою задумку. Черт, даже ты не можешь не признать, дорогой мальчик, что когда доходило до дела, твой благочестивый братец всегда был на редкость бесполезным и ничего не мог выловить из полной бочки рыбешек, хотя я изо всех сил пытался его научить.
– Он не был бесполезным. Он просто с рождения был лишен низости, и твое учение не смогло истребить в нем все хорошее и заменить на подлое. – Голос Зака стал очень тихим и очень опасным. – Но я – совсем другое дело. Похоже, я во всем пошел в тебя. И как истинный сын своего отца, не погнушаюсь ничем. – Рафферти провел дулом кольта по обвисшей щеке Одноглазого. – Оставь ее в покое, дорогой папочка, или, когда я покончу с тобой, от тебя не останется клочка даже на приманку.
Джек чувствовал нажим на щеку. Под повязкой на глазу нервно задергались мышцы.
– «Согрешите перед Господом, и испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас». Убьешь меня и будешь повешен.
Ствол кольта двинулся вверх по скуле, пока не нацелился в здоровый глаз, да остановился так близко, что если бы Маккуин моргнул, то коснулся бы ресницами мушки.
– Есть вещи, ради которых стоит умереть, – произнес Зак тем же бархатистым голосом. – Пожалуй, зарезать тебя как свинью на разделочной доске может оказаться одной из них.
Кровавые видения всплыли из темных уголков памяти Джека Маккуина. Хлестнувший по лицу нож и огнем плеснувший с лезвия лунный свет. Крики мальчика, а затем вопль мужчины, и зловоние, как от зарезанного животного. И годы спустя голос Захария: «Скажи это тому, кто выколол твой глаз». Сейчас Одноглазый ощущал, как мышцы под повязкой подергиваются в едином монотонном ритме.
Губы Джека отлипли от зубов.
– Не запугивай меня, мальчик.
Громко щелкнул курок по пустому патроннику. Джек подпрыгнул, воздух со свистом вырвался из стиснутых зубов. Рафферти улыбнулся.
– Оставь ее в покое, – подытожил он. – Или твои крики будут слышны в аду.
Джек Маккуин никогда не видел смысла вопить «Пожар!» после того, как пламя потушено. Старик подождал, пока сын уйдет тем же путем, каким пришел, через окно, после чего отправился на поиски Персиваля Кайла. Но командира шахты не было в комнате дворецкого в задней части дома, где Маккуин ожидал его найти.
Ночь уже почти опустилась, поэтому Джек зашел в «Шпалоукладчик», где выпил два стакана виски и послушал сплетни шахтеров, которые из-за бесплатной выпивки особенно бурлили и являли на свет разные откровения, тем паче сегодня.
И снова Маккуин почувствовал острую необходимость поговорить с Персивалем Кайлом. В этот раз старик взял на себя труд разыскать командира в борделе Розали и не испытал ни малейшего раскаяния, вытащив подчиненного из гостеприимной постели.
– Запиши имена, – сказал он Кайлу, который с трудом пытался застегнуть брюки поверх не завершившего свое дело дружка и моргал от внезапного яркого света. – Зак Рафферти и Захарий Маккуин. Я хочу, чтобы с утра ты разослал телеграммы. Узнай, не разыскивают ли его хоть за что-нибудь, хоть за пердеж в церкви. Когда закончишь с этим, разведай, что за пробу намереваются заценить в Хелене эти два хрыча, Поджи и Нэш, и откуда взялся этот образец.
Джек смерил командира хитрым одноглазым взглядом.
– А пока что из-за моей невестки и ее кампании по защите окружающей природы и всех малых созданий Божьих нам нужно отвлечь внимание горожан от дымящих куч для обжига. Есть предложения?
Кайл погладил кончик бороды и осклабился, Джек ответил такой же шкодливой ухмылкой.
– Китайцы – самый лучший повод, когда надо отвлечь толпу.
Мальчик задыхался, жадно хватая воздух. Грудь тяжело вздымалась и дергалась, шея выгнулась так, что отчетливо выступили сухожилия. В комнате повисла пронзительная напряженная тишина: все ждали и ждали, когда же Дэниел сделает вдох, но его лицо покраснело, затем стало фиолетовым, а все тело напряглось, пытаясь дотянуться, дотянуться до воздуха, который ребенок не мог вобрать в себя.
Из сжавшегося горла вырвался сдавленный отчаянный хрип. А затем мальчик с присвистом вдохнул, его легкие наполнились, а Ханна выдохнула воздух, который удерживала в себе, не в состоянии дышать сама, пока это не удавалось сыну Клементины.
– О, Боже, Клем... Может, стоит послать за доктором? – воскликнула миссис Йорк. Клементина зажгла свежий конус из пропитанной калиевой селитрой бумаги и стала махать им перед красным и потным лицом сына.
– Доктор ничем не сможет помочь. Нам остается только ждать, пока Дэниел сам справится с приступом, и надеяться...
Спокойствие подруги восхищало Ханну. Будь Дэниел ее сыном, она сейчас уже билась бы в истерике и сама нуждалась бы в вонючей пропитанной селитрой бумаге. Но с другой стороны, мальчик страдал от спазмов легких чуть не с рождения. Наверное, Клементина научилась быть такой сильной, чтобы не передать свой страх сыну и самой не сойти с ума.
– Это все новая куча для обжига, – буркнула Ханна. Она чувствовала раздражение, грудь сжималась от злости на «Четырех вальтов» и упрямство мужчин, которым глаза застили прибыль и прогресс. – Эта яма так изгадила воздух – удивительно, что нас всех еще не скрутили спазмы.
Даже в комнате с плотно закрытой дверью чувствовался отвратительный запах дыма, першило в горле и жгло в носу. Ханна знала, что если подойдет к окну и отодвинет штору, то увидит полыхающую кучу для обжига, мерцающую на фоне ночного неба как огромная подушка из углей.
