От мыслей молодую женщину отвлек звонкий детский смех во дворе. Ее рука с иголкой замерла. Так и есть, маленького Вилли вывели погулять под липами у угловой башни. Она лишь мельком увидела мальчика, который пробежал и скрылся за кронами деревьев, но его смех продолжал звенеть, как маленький колокольчик.
И Милдрэд не выдержала, отложила вышивание и поднялась. Тотчас же встрепенулись и приставленные к ней женщины.
— Продолжайте работу, — властно приказала им саксонка.
Во дворе Тауэра царило оживление, повсюду сновали люди, проводили лошадей, челядь столпилась, наблюдая за выступлениями каких-то фигляров. Но особенно шумно было оттого, что по приказу короля нынче шла починка каменных парапетов на внешних стенах крепости, слышался стук, скрипели лебедки, поднимавшие наверх грузы. Сам Стефан по возвращении в Лондон предпочел обосноваться в Вестминстере, а вот его брат Генри проживал в Тауэре, поэтому во дворе было немало духовных особ, старавшихся получить у его преподобия аудиенцию. Сейчас епископ стоял возле окна, смотрел, как Милдрэд приближается к раскидистым липам, и говорил находившемуся рядом Хорсе:
— Я предвидел, что наша красавица рано или поздно пожелает встретиться с сыном. О, материнское сердце все же трепетная вещь, и как бы Милдрэд ни старалась показать, что не желает знать малыша, перед таким милым ребенком она не сможет устоять.
Внизу Милдрэд уже вошла под сень лип и взмахом руки велела оставаться на местах двум приглядывающим за ее сыном матронам. Сама же неотрывно смотрела на карапуза, который возился возле большой кучи песка, деловито набирая его лопаткой в блестящее медное ведерко.
— Мы попросили мастеров-ремонтников принести сюда песка со стены, — робко заметила одна из нянек. — Милорду Вилли так нравится копать! Но если вы будете против, мы уведем его.
Она еще что-то говорила, но Милдрэд не слышала. Ибо малыш в этот миг оглянулся и посмотрел на нее.
Милдрэд замерла, не сводя с сына глаз. Дитя, рожденное от насилия, дитя ненавистного человека, дитя, которое она не желала… О, он был таким милым! Рыжеватые густые волосы, круглая мордашка, широко посаженные серые глаза, маленький носик и яркий, словно ягодка, рот. Он совсем не был похож на Юстаса. Но не был он похож и на нее. Ребенок, который сам по себе, ребенок которым пренебрегают родители: Юстас не имел для него времени, а Милдрэд игнорировала его.
И все же у Милдрэд появилось странное чувство, что этот малыш ей кого-то напоминает. Может, он являлся ей во снах? Ибо показался ей очень знакомым.
Мальчик продолжал внимательно и настороженно смотреть на эту нарядную леди. Он был довольно рослым и казался тоненьким, несмотря на широкое, затканное золотом и опушенное мехом платьице, укрывавшее его до самых крошечных желтых башмачков. Когда Милдрэд увидела, какие они маленькие, она умилилась. Ее сыну было два с лишним года, он был рожден ранее срока, но, похоже, рос здоровеньким и крепким.
— Почему вы так одели его? — обратилась она к одной из нянек. — На дворе тепло, а он с меховой оторочкой.
Та развела руками, сказав, что малыш такой непоседа, что за ним трудно уследить, и большая часть его одежд сейчас в стирке. Вот его и одели в то, что оказалось под рукой. Но и этот наряд он успел вывозить, играя в песке.
Милдрэд подумала: «Я пошью ему новые костюмчики, легкие и удобные, чтобы мой сын мог бегать и пачкать их, где и как ему заблагорассудится».
Она видела, как малыш вернулся к своему занятию, стал наполнять ведерко песком до самого верха, после чего тщательно прибил лопаткой и, кряхтя от усердия, перевернул. Стал снимать, оставляя под ведерком песчаную башенку.
— Вот какая получилась, — довольно произнес он и улыбнулся. — Большая, как донжон.
Милдрэд замерла, вслушиваясь в голос ребенка.
— Ах, наш Вилли так хорошо разговаривает для своего возраста! — восхищались няньки.
«Наш Вилли». Милдрэд неожиданно ощутила укол ревности: эти женщины видели, как ее сын растет, как учится ходить и разговаривать. Да, он хорошо говорил и был таким неугомонным! Оставив песчаную башенку, малыш тут же взобрался на груду песка, побежал по ней, увязая ногами и смеясь. И бегал туда и обратно, пока Милдрэд смотрела на него, сама не заметив, что тоже стала улыбаться. Его медно-каштановые, с рыжеватым отливом кудряшки смешно подпрыгивали от резких движений.
И все же он кого-то напоминал Милдрэд. Особенно сейчас, когда улыбался. Удивительная у него была улыбка, ясная, как солнышко.
Стоявшая рядом матрона умилительно сказала:
— Ах, миледи, да у него же ваши глаза!
Нет, глаза Вильяма никак не походили на ее. У Милдрэд всегда был прозрачный лазурный цвет, а у мальчика глаза серые. Не того блеклого, почти белесого цвета, как у Юстаса, — хвала Создателю! — а темно-серые, как грозовые тучи или как цвет крыла голубки. Хотя… У Милдрэд кольнуло сердце, когда она заметила, что уголки глаз ее сына немного оттянуты к вискам, как у эльфа. Как у нее самой и как были у ее отца.
Милдрэд приблизилась и, когда Вилли в очередной раз сбежал с кучи песка, опустилась перед ним на колени. Он с улыбкой смотрел на нее. Какая лучистая улыбка… и какая знакомая!
Милдрэд заговорила, когда смогла справиться с напряженным комом в горле:
— Тебе хорошо тут?
Похоже, малыш не очень понял, что она имела в виду. О Небо! Она просто не знала, как разговаривать с собственным сыном!
Вилли, кажется, заинтересовал наряд незнакомки. Нет, не ее сверкающий головной обруч, что удерживал длинное легкое покрывало, а золотая вышивка на темном бархате подола, где чередой шествовали златотканые львы. Он так и сказал: «Это львы. Я видел их в зверинце дядюшки Генри».
Милдрэд поняла: епископ Винчестерский показывал ребенку своих львов. Даже он проявлял интерес к этому мальчику, и тот зовет его дядюшкой. А она…
И Милдрэд вдруг не сдержалась, обняла сына и прижала к себе. Он пах солнцем, молоком и свежестью. И так упирался! Захныкал, стал извиваться в ее руках, пока она его не отпустила. И тогда Вилли побежал к одной из нянек, прильнул к ней, уткнулся головой в ее юбки.
— Миледи, он совсем не знает вас. А к чужим Вилли неохотно идет.
К чужим! Милдрэд резко выпрямилась и пошла прочь. Ей хотелось плакать, хотелось кричать. Кто, кроме нее, виноват в том, что этот ребенок считает ее чужой? Юстас и тот порой навещал сына, она же — никогда. И все, чтобы сделать Юстасу больно, чтобы он знал, что его ребенок чужд ей. А теперь вышло, что это она чужая своему сыну.
В последнее время Милдрэд не стеснялась выплескивать на окружающих гнев и раздражение. Поэтому грубо ответила повстречавшемуся ей сенешалю Тауэра, не менее резка была и с попробовавшей заговорить с ней Джил. Но особенно проявилось ее нерасположение, когда она поднялась в большой зал Тауэра и застала там Хорсу.
