Где бы она ни появлялась — она, казалось, изливала вокруг себя потоки счастья и солнечного света. Так было прежде, так было и теперь. Мисс Алисия не скрывала своего презрения к легкомысленности и ребячливости мачехи, и все же Люси — леди Одли любили больше и восхищались ею чаще, чем дочерью баронета, ибо в самой ее ребячливости было очарование, против которого могли устоять немногие. Прекрасное лицо леди Одли осеняла невинность, присущая лишь ребенку. Ей было двадцать лет, но давали ей не более семнадцати. Читать она не любила, учиться чему-либо терпеть не могла. Одиночество она также не выносила и предпочитала либо выезжать в свет, либо коротать время в обществе Фиби Маркс, возлежа на софе в своей роскошной гардеробной и обсуждая с горничной, какое платье надеть к обеду, или, усевшись на бархатные подушки, болтать обо всем, что взбредет в голову, положив рядом шкатулку с драгоценностями — дарами сэра Майкла, без конца пересчитывая их и любуясь.
Едва она появилась на нескольких балах в Челмсфорде и Колчестере, как ее немедленно признали первой красавицей графства. Высокое положение, богатейший дом, каждая прихоть тут же исполняется; где бы она ни появилась, все взоры разом обращаются в ее сторону; муж, любящий ее без памяти и щедрой рукой дающий деньги «на булавки»; никаких бедных родственников, взыскующих материальной поддержки и покровительства — одним словом, во всем Эссексе не было никого счастливее Люси — леди Одли.
Перенесемся, однако, в гостиницу «Солнышко», где только что отобедали наши молодые друзья. Окна широко раскрыты настежь, свежий деревенский ветерок свободно гуляет по комнате. Погода великолепная, ранняя осень уже кладет на листву свои первые мазки. Одни поля все еще желтеют от несжатой пшеницы, а на других она уже вся легла под сверкающим серпом. Широкогрудые кони, тяжело ступая, медленно развозят по дворам богатейший урожай. На тех, кто просидел в Лондоне взаперти все жаркие летние месяцы, это производит неописуемое впечатление. Впервые после смерти жены Джордж Толбойз испытал чувство, похожее на радость.
Когда обед кончился, часы пробили пять.
— Надевай-ка шляпу, Джордж, — сказал Роберт Одли. — В Одли-Корт раньше семи обедать не садятся, так что у нас еще есть время нанести визит старому поместью и его обитателям.
Хозяин гостиницы, войдя в столовую с бутылкой вина, услышал конец фразы и счел возможным вмешаться в разговор.
— Извините, мистер Одли, — сказал он, — но если вы хотите повидаться с дядюшкой, то, отправляясь к нему сейчас, только потеряете время. Сэр Майкл, миледи и мисс Алисия уехали на скачки в Чорли и скорее всего ранее восьми вечера не вернутся. Возвращаясь домой, они обязательно проедут мимо моей гостиницы.
Идти в Одли-Корт, разумеется, уже не было смысла, поэтому молодые люди отправились в деревню, заглянули в старую церковь, затем сходили туда, где назавтра собирались заняться рыбной ловлей. В четверть восьмого они вернулись в гостиницу и, закурив сигары, сели у открытого окна, любуясь открывшимся перед ними мирным видом.
За окном быстро темнело. С грохотом промчались кабриолеты, почтовые кареты и догкарты, протарахтели неуклюжие деревенские фаэтоны, а когда стало совсем темно, у покачивающегося столба с вывеской внезапно остановился открытый экипаж, запряженный четверкой лошадей, и кучер спустился на землю, чтобы привести в порядок запутавшуюся упряжь.
— Ба, да ведь это дядюшка! — радостно воскликнул Роберт и выбежал на улицу.
Джордж закурил очередную сигару и, стоя за оконной занавесью, решил понаблюдать за тем, что делается на улице. Алисия сидела спиной к лошадям, и даже в густых сумерках Джордж разглядел красавицу брюнетку, но леди Одли находилась в углу, который был наиболее удален от окна, поэтому Джордж так и не увидел белокурую богиню, о которой так много слышал.
— Роберт! — воскликнул сэр Майкл, когда племянник появился на пороге гостиницы. — Вот это сюрприз!
— Я не решился побеспокоить вас в Одли-Корт, дорогой дядюшка, — промолвил молодой человек, меж тем как баронет с самым сердечным видом пожимал ему руку. — Эссекс, как вы знаете, моя родина, и в это время года на меня обычно находит ностальгия. Поэтому Джордж и я остановились в местной гостинице, чтобы два-три дня порыбачить в здешних ручьях.
— Джордж? Какой Джордж?
— Джордж Толбойз.
— Ах, так он тоже приехал! — воскликнула Алисия. — Как я рада! Умираю, хочу взглянуть на этого красивого молодого вдовца!
— В самом деле, Алисия? — отозвался Роберт Одли. — Тогда я схожу за ним и познакомлю вас прямо сейчас.
Брови леди Одли чуть дрогнули, и сэр Майкл, прочтя в ее глазах выражение ужаса, решил, что предстоящая церемония страшит ее ввиду ее крайней усталости.
— Пожалуйста, только не сейчас, Боб, — попросил он. — Сегодня у нас был такой насыщенный день! Леди Одли слегка нездоровится. Приходи со своим другом завтра к обеду, тогда и представишь его и Алисию друг другу. Пойди перемолвись с леди Одли парой слов, а потом мы поедем домой.
Миледи была утомлена, и у нее хватило сил только на то, чтобы мило улыбнуться новоявленному племяннику и протянуть ему изящную, крошечную ручку, затянутую в перчатку.
— Итак, завтра вы пожалуете к нам на обед и приведете с собой вашего интересного друга? — осведомилась миледи низким усталым голосом и, не дожидаясь ответа, откинулась на спинку сиденья. Она была главной достопримечательностью сегодняшних скачек, и, судя по всему, восторженные взоры половины обитателей графства подействовали на нее угнетающе.
— Странно: она не стала потчевать тебя своим бесконечным смехом, — шепнула Алисия, перегнувшись через дверцы экипажа, чтобы пожелать Роберту спокойной ночи. — Но ничего: она приберегла тебе это удовольствие для завтрашнего дня. Однако ты очарован ею, как и все, кто видел ее хотя бы раз, не так ли? — брюзгливым тоном спросила молодая леди.
— Изумительное создание, что и говорить, — с откровенным восхищением чуть слышно ответил Роберт.
— Подумать только! Это первая женщина, о которой ты замолвил доброе слово, Роберт Одли. Обидно, однако, что тебя привлекают только восковые куклы.
Экипаж тронулся с места и тут же пропал во мгле.
Бедная Алисия вела давнюю войну с двоюродным братом из-за его странного темперамента, который позволял ему молча довольствоваться всем, что давала жизнь, но не позволял его чувствам, о чем или о ком бы ни шла речь, проявиться хотя бы единой искрой восторга.
«Способен ли Роберт влюбиться? — размышляла время от времени молодая леди. — Нет, ни за что на свете! Если бы его вниманию представили целый сонм обольстительных гурий и от его султанского величества потребовалось бы только указать пальцем на избранницу, он лишь воздел бы очи горе и повелел им самим бороться за первенство!»
