Аманда уже не помнила, когда последний раз обедала вне дома. Это было здесь, она была вместе с матерью, и на той были белые «Черт, черт, черт, — мысленно выругался Хэнк. — Радость моя, ты мне не неприятна. Я из-за тебя голову теряю. Из-за твоих волос. Из-за твоих больших печальных глаз. Из-за этого тела, которое, будь на нем чуть побольше мяса, было бы просто прелестно, но как это возможно — в таком красивом теле такая ужасная душа?"
— Ну что же, мне нужно проверить несколько работ и написать пару писем, — сказал он наконец. — Пожалуй, поболтаюсь завтра по дому.
Она посмотрела на него с таким облегчением, что Хэнку показалось — она сейчас заплачет. На какое-то мгновение ему показалось, что если он не станет делать то, что она просит, то у нее будут неприятности. Да нет, это невозможно. Это же просто Снежная королева — иначе она бы не влюбилась в этого непроницаемого Дрисколла. Идеальная пара. Очень вероятно, что вместо занятий любовью они читают друг другу сонеты.
Официантка принесла заказ, и Хэнк улыбнулся, глядя на выражение лица Аманды.
— У вас такой вид, словно вы готовы на эту еду молиться, а не есть ее. Приступайте. Наслаждайтесь.
Уже много лет Аманда не ела ничего подобного. Тейлор утверждал, что тело — это храм, и к нему надо относиться с благоговением и не заполнять его вредной, жирной пищей.
Она отправила в рот первый кусок, и это было блаженство, чистое, неземное блаженство. Закрыв глаза, она жевала, ощущая вкус пищи во рту.
Хэнк поднял глаза от тарелки и увидел Аманду с закрытыми глазами и с таким выражением на лице, какое он видел у женщины только когда занимался с ней любовью. Он выронил вилку и широко раскрыл глаза.
— Ну как, — голос его прервался, — как вам еда?
— Благодарю вас, вкусно.
Она вернулась к еде, теперь глаза ее, слава богу, остались открыты, но Хэнк с трудом глотал свою порцию. «Успокойся, Монтгомери, — велел он себе. — Ты приехал сюда на встречу с профсоюзными лидерами, а не для того, чтобы снова влипнуть в историю вроде той, что произошла с Блайт Byдли».
— Мисс Колден, не расскажете ли вы мне о Кингмане?
Она начала выдавать факты, точно маленький ящичек из тех, в которые надо бросать монетку. Она рассказала ему о пяти железнодорожных путях (основном и четырех вспомогательных), о том, что почта приходит семь раз в день. Он узнал об индейцах-землекопах, об испанских землевладельцах, о медных шахтах. Познания его обогатились сведениями о шахтерах Доннера, которые остановились чуть западнее Кингмана на ранчо Джонсон. Она так и сыпала фактами и данными о спасательных группах, о количестве выживших и погибших. Она сообщила, когда город затопило и когда он горел, рассказала о построенных дамбах и наведенных мостах. Она выдала ему информацию о численности населения, о времени постройки школ, о…
— Стоп! — воскликнул он, переводя дух. Эта девушка — заводная игрушка свечным заводом, но, по крайней мере, он остыл. Пусть Тейлор Дрисколл берет ее себе. Она — только внешность и ничего больше.
— Ешьте свой пирог с вишней, — сказал он, пододвигая к ней тарелку, и улыбнулся, глядя, с каким аппетитом она ест. Для человека, боящегося потолстеть, она лихо управляется с едой.
Тейлор Дрисколл стоял возле стола в библиотеке, неотрывно глядя из окна на дорогу. Он посмотрел на часы. 2.13. Да где же она? Утром он дал ей расписание, и к полудню она должна была вернуться, так почему же опаздывает уже на два часа?
Он снова взглянул на часы. 2.14. Машины по-прежнему не видно. «Черт бы ее побрал!» — подумал он. Черт бы ее побрал за то, что он так себя чувствует из-за нее. Он проклинал и ее, и себя за то, что так беспокоится. Он уже давно дал себе слово, что больше не полюбит ни одну женщину — они слишком ненадежны. Сначала они говорят, что любят тебя, а потом бросают.
Он смотрел в окно и ему казалось, что он вернулся в детские годы, когда частенько стоял вот так же у окна и ждал, когда мать вернется домой. Вот она поднимается, спотыкаясь на ступенях, двое молодых мужчин поддерживают ее. Крашеные рыжие волосы спутаны, большие груди и выпирающие бока колышутся. Время от времени кто-то из мужчин щиплет ее за мясистые ягодицы, и она хрипло хохочет.
Тейлор — тогда еще мальчик — смотрел, как отец, неизменно дожидавшийся возвращения жены, выходил на крыльцо и помогал ей войти в дом. Ее спутники отпускали в его адрес двусмысленные шутки, но он словно не слышал их.
Тейлор отходил от окна, возвращался в постель и лежал там, стиснув маленькие кулачки и ненавидя обоих родителей — ее за то, что она толстая, шумная, глупая, думающая только о себе, а его за то, что он, такой утонченный, образованный, так глупо любит эту недостойную женщину.
Все свое свободное время Тейлор проводил за чтением и учебой, стараясь держаться подальше от матери, которая целыми днями валялась на софе, ела шоколад и ни разу пальцем не шевельнула, чтобы помочь управиться со слугами, ни разу не заговорила с мальчиком, который был ее сыном. Иногда Тейлор становился в дверном проеме и неотрывно глядел на мать, но это всегда забавляло ее, так что в основном он находился у себя в комнате. Мать открыто признавалась, что вышла замуж за отца из-за денег. Ее главными интересами были обильная еда, открытые платья с оборками и «приятное времяпрепровождение», подразумевающее виски и симпатичных молодых мужчин.
Отец же большую часть времени страдал и чувствовал себя несчастным из-за того, что любит такую женщину, как его жена. Казалось, он относится к этой любви как к терзающей его неизлечимой болезни.
Когда Тейлору было двенадцать лет, отец умер. Через год мать потратила последнее пенни из денег, оставшихся им от отца. Без малейших угрызений совести Тейлор сложил в сумку грязное белье — все, что не унесли слуги, ушедшие от них за несколько месяцев до того, — взял сотню долларов, украденных у пьяной матери, и ушел из дому на поиски родственников отца.
В течение многих лет он попрошайничал, чтобы получить образование. Живя в родительском доме, он воспитал чувство собственного достоинства, необходимое, чтобы выжить среди унижения, стыда и морального падения. Но, забыв про гордость, он просил понемногу то у одного из родственников, то у другого. Через несколько лет они начали относиться к нему как к неприятной обязанности и поняли, что, если ему не выслать денег, или рекомендательное письмо, или что-то другое, о чем он просил, их завалит лавина писем от Тейлора.
В двадцать лет Тейлор с отличием окончил учебу. Каждый из родственников приписывал эту заслугу исключительно себе и призывал юношу выйти в жизнь.
После колледжа он перепробовал разные работы, но ничто не было ему по душе. Он уже подумывал о том, чтобы вернуться в школу и заняться преподаванием, когда получил письмо от дальнего родственника Джея Гаркера Колдена. Колден писал, что у него растет капризная дочь, которая может выйти из-под родительского контроля. Мать просто неспособна воспитывать девочку, а у него нет времени. Он просил Тейлора приехать и учить дочь в частном порядке, пока ту не будет пора выдавать замуж.
