Джози Литтон - Мечтай обо мне

Люди расступались. Некоторые в немом изумлении, другие — перешептываясь. Он не обращал внимания. За спиной толпа смыкалась и двигалась следом, к крепостным воротам. Те начали отворяться еще до того, как Вулф приблизился. Он ответил кивком на приветственные возгласы дозорных. Тем же быстрым шагом, не задерживаясь, миновал хозяйственные постройки, жилые строения, конюшню и псарню, кухню и трапезную и наконец приблизился к отдельно стоящему жилищу — тоже одноэтажному, но просторному, сложенному из сосновых бревен, еще хранивших запах леса. Дверная рама и оконные переплеты привлекали взгляд сложным узором в ярких голубых, красных и желтых красках. Над входом, под несколько выступающей стрехой, висели два скрещенных боевых топора, с давних времен служившие символом верховной власти.

Вулф распахнул дверь ударом ноги. Прорубленная специально под его рост, она была достаточно высока, но он по привычке склонил голову, как делал в других жилищах. Внутри он огляделся, заново ощущая законную гордость. Исконные скандинавские народы, норвежцы и датчане, жили в своих поселениях в тесном единстве, делили не только тяготы и достижения, победы и поражения, но и кров, пищу, очаг. Только глава, владыка имел право на свой собственный угол, и угол этот во всем носил печать его могущества.

Жилище состояло из единственного помещения с необъятной кроватью в углу, сколоченной из тонких березовых бревен и накрытой покрывалом из волчьего меха. Вулф не без сожаления опустил Кимбру на эту экзотическую постель.

— Я пришлю женщин, которые будут тебе прислуживать. До сих пор им не приходилось видеть настоящую леди, поэтому тебе придется объяснить свои потребности.

Ее глаза были поистине морской синевы, в которой можно было утонуть. Вулф ничего больше не прибавил и быстро вышел, но дух перевел только за порогом.

Кимбра уселась и обвела взглядом помещение. Она была поражена его варварской роскошью. Стены от пола до самых потолочных перекрытий были увешаны всевозможным оружием, вдоль них красовались искусно украшенные сундуки, а у окна, из которого открывался великолепный вид на бухту, стоял резной стол и два стула с высокими спинками. На столе виднелись железные весы (на таких Кимбре приходилось взвешивать мелкую разменную монету, что шла на вес), а также изумительный графин и несколько бокалов византийского голубого стекла с серебряной отделкой. Все, на что падал взгляд, свидетельствовало о богатстве и могуществе владельца. Даже небольшой деревянный ушат для воды мог похвастаться красивыми ручками из чеканной бронзы.

Пока Кимбра осматривалась, дверь отворилась. В дом вошли три женщины. Две из них были высоки и одеты весьма нарядно: в богато расшитые платья с белыми нижними юбками, кружевная отделка которых при каждом шаге показывалась из-под подола. У ворота платья были сколоты красивыми брошками. Их несомненное сходство говорило, что это мать и дочь, причем мать носила волосы уложенными в прическу, а дочь — по-девичьи заплетенными в косы. Другим отличием была связка ключей на поясе у старшей женщины.

Третья — тоже молодая — была заметно ниже ростом и много смуглее. Одежда ее не имела и намека на украшения и была просто грубой шерстяной хламидой с обтрепанным над босыми ногами подолом. Черные волосы ее были небрежно прихвачены у шеи обрывком веревки. Она робко улыбнулась Кимбре, когда ставила на стол деревянный поднос с едой.

— Леди, нас посылает лорд Вулф, — начала старшая по-английски (она выговаривала слова очень тщательно, как человек, плохо знающий язык). — Ты будешь мыться и есть.

Женщина прищурилась, пытаясь понять, дошло ли сказанное до Кимбры.

— Спасибо, — сказала та, несказанно благодарная брату Чилтону за его уроки норвежского. — Могу я узнать ваши имена?

Мать и дочь переглянулись, удивленные ее познаниями.

— Я — Марта, дочь Ингрена, — сказала старшая, расправляя плечи и становясь еще выше. — А это моя дочь Кирла. — Она умолкла, спохватилась и добавила: — А эта ничтожная — Брита.

— Ничтожная? — переспросила Кимбра, думая, что ослышалась.

— Рабыня, — пренебрежительно пояснила Марта и обратилась к смуглянке: — Что стоишь, неси горячую воду!

Девушка бросилась исполнять приказание, а Кимбра сдвинула брови. Рабство существовало и среди англосаксов. Рабами — то есть людьми полностью подневольными — считались военнопленные или преступники, отбывающие срок на принудительных работах. Для первых рабство кончалось в тот день, когда их выкупали, для вторых — когда истекал срок работ, но и в том, и в другом случае с ними обращались так, чтобы не страдало их человеческое достоинство. Судя по виду Бриты и по тому, как ею помыкали, на севере все было иначе.

Правда, и в Англии случалось, что с рабами обращались не самым достойным образом. Возможно, это был тот самый случай. Кимбра невольно задалась вопросом: кто же она сама? Пленница, она недалеко ушла от той же Бриты, но разница в их положении была очевидной.

Между тем та вернулась с двумя ведрами, от которых поднимался парок, поставила их, снова выскочила за порог и на этот раз появилась с ведром холодной воды и неглубокой кожаной лоханью, больше похожей на таз.

— Лорд Вулф приказал тебе мыться своим английским способом, — объяснила Марта, — потому что ты не выдержишь жара нашей бани.

Она поджала губы, как бы говоря, что презирает столь хрупких женщин. Кимбра с сомнением оглядела таз, не зная, каким образом сумеет принять в нем ванну.

— Иди же, леди! — позвала Кирла, взглядом испросив у матери разрешения перенять инициативу. — Вставай в таз!

Кимбра неохотно подчинилась, но когда Марта взялась за край мантии, чисто инстинктивно крепче вцепилась в одеяние. Женщина сделала нетерпеливый рывок. Собравшись с духом, Кимбра разжала судорожно согнутые пальцы и выдержала откровенный осмотр, после которого вид у Марты стал еще менее любезным, а Кирла заметно расстроилась. Из трех женщин только Брита не подняла потупленных глаз. Разбавив горячую воду до нужной температуры, она сделала знак, что можно начинать.

Оказывается, рабыня имела право лишь готовить воду, мытьем же занималась Марта. Кимбра позволила окатить себя из ковша, но увидев, что к ней тянутся руки с намыленной тряпицей, категорически отказалась от подобных услуг и настояла на том, чтобы вымыться самой. К концу омовения ее трясло от холода: непохоже было, чтобы летом здесь пользовались жаровней, а между тем в помещении не мешало бы повысить температуру.

— Теперь ешь, — сказала Марта, указывая на поднос. — Садись за стол.

Кимбра села, и Брита, с той же робкой улыбкой, сняла льняную салфетку с принесенной еды. Здесь были ломтики копченой рыбы, сыр, свежий хлеб и мисочка спелой ежевики. В кружке белело густое молоко.