— Какой прекрасный день, — пробормотала она как бы про себя. — Я же зачастую вижу лишь вечера и ночи. — Тут она повернулась к Линвуду и одарила его ослепительной улыбкой. — Благодарю за приглашение.
— Всегда пожалуйста. Не хотите ли выпить горячего шоколада у Гантера? — предложил он, когда они выехали за пределы парка. Он готов был на что угодно, лишь бы подольше побыть в ее обществе.
— А вы и правда выведали обо всех моих слабостях, лорд Линвуд, — снова улыбнулась она.
Экипаж свернул на Парк-Лейн, где перед ними открылся вид, от которого солнечный день тут же померк перед глазами.
На углу перевернулась тележка продавца овощей и фруктов, повсюду рассыпались красные и зеленые яблоки. Стайка детей налетела на них и тут же расхватала, весело перекрикиваясь и переругиваясь. Из-за этого происшествия ландо Линвуда совершило вынужденную остановку у дома, где он меньше всего хотел бы находиться, — у пепелища, зияющего в ряду сложенных из портлендского камня городских домов.
Венеция всматривалась в обуглившиеся останки жилища, гадая, не является ли перевернувшаяся тележка делом рук Роберта, вознамерившегося остановить экипаж на этом самом месте.
— Дом герцога Ротерхема, — негромко произнесла она, чувствуя, как испарилось дружеское расположение, еще минуту назад царившее между ними, напомнив, что в действительности она всего лишь притворяется, чтобы достичь желанной цели.
Линвуд не произнес ни слова, но она, даже не глядя, почувствовала произошедшую в нем перемену настроения. Или, возможно, изменилась она сама.
— Похоже, поджог, — наигранно легкомысленным тоном, будто лишь для поддержания разговора, заметила она.
— Вот как? — скованно отозвался Линвуд.
— Полагаю, кто-то сильно ненавидел Ротерхема.
— Возможно.
Выражение лица было замкнутым и отстраненным, будто данная тема его совершенно не интересовала.
Повернувшись к Линвуду, Венеция внимательно посмотрела ему в глаза:
— Вы его знали?
— Совсем немного. Мой отец в молодости вел с ним дела. — Его глаза сверкнули. — А вы?
Подобный вопрос застал ее врасплох.
— Поверхностно. — Она не солгала. — Он покровительствовал театру.
В действительности для нее Ротерхем значил гораздо больше.
— Каково ваше мнение об этом человеке?
Она тщательно обдумала ответ.
— Высокомерный, педантичный человек, любил, чтобы ему повиновались. Во многих аспектах проявлял жестокость и вел себя заносчиво, как любой богатый человек, обладающий властью. При этом не имел обыкновения уклоняться от исполнения долга.
— Долга? — иронично усмехнулся Линвуд.
— Он во всем был человеком слова, — продолжала Венеция. Да, Ротерхем ей не нравился, но она будет защищать его до конца.
— Вот уж точно, — натянуто согласился Линвуд, имея в виду какой-то конкретный случай из прошлого. — Похоже, ваше знакомство было не таким уж поверхностным.
У нее екнуло сердце. Миновало несколько мучительно долгих секунд, прежде чем она сумела ответить.
— Едва ли. — Она пыталась замаскировать страх за безразличным тоном.
Она уверяла себя, что Линвуд ничего не знает. Едва ли вообще кому-либо что-то об этом известно. Помнила, что нужно разыгрывать свою роль предельно осторожно.
— Он вам нравился? — поинтересовался Линвуд.
— Нет. — И это было правдой. — Я пыталась внушить себе любовь к нему, но не смогла.
Линвуд внимательно всматривался в ее глаза, она готова была поклясться, что слышит биение собственного сердца и ощущает, как по коже бегают мурашки. Игра становилась все более напряженной.
— А вы?
Он покачал головой:
— Сомневаюсь, что найдется хоть один человек, утверждающий обратное.
Венеция снова посмотрела на останки дома с торчащими обугленными балками и закопченными стенами.
— Но даже в этом случае спалить дом дотла… — Глядя на пепелище некогда величественного особняка, она продолжала задавать вопросы. — Зачем кому-то понадобилось это делать?
Он пожал плечами:
— Уверен, у этих людей имелись на то причины.
— Неужели найдется человек, заслуживающий такой ненависти и крайнего отвращения?
— Некоторые люди заслуживают гораздо большего, — произнес Линвуд. Взгляд его при этих словах потемнел и стал более холодным.
— Быть убитыми, например? — чуть слышно молвила Венеция, удивленно вскидывая брови.
— Несомненно.
Она сглотнула, шокированная его откровенностью. Казалось, в воздухе повеяло холодом. Налетевший порыв ветра взметнул тонкий шелковый подол ее платья и мантилью.
— Он мертв, — сказала она.
— Да, — согласился Линвуд без сожаления.
Они посмотрели друг на друга, забыв о царящей вокруг кутерьме из-за рассыпанных яблок.
— Негоже плохо отзываться о мертвых, — предупредила она.
Линвуда это обстоятельство, похоже, ничуть не беспокоило.
— Сомневаюсь, что даже Ротерхему удастся восстать из ада, чтобы преследовать нас.
— Вы так уверены, что он попал именно в преисподнюю?
— Да.
— А тот, кто отправил его туда? Что станет с этим человеком?
От его смелости и ее собственной сердце Венеции забилось быстрее. Откровенность беседы навевала мысли об интимных разговорах между любовниками. Она боялась, что он догадался об игре, которую она ведет, боялась услышать его ответ, боялась охватившего обоих желания.
Линвуд пристально всматривался в нее. Венеция не в силах была отвести взгляд, чувствуя, что напряжение между ними достигло небывалого накала.
Он склонился к ней, для того, чтобы поцеловать или прошептать ответ, она не знала, но все равно потянулась ему навстречу.
Тут его возничий прокричал, что дорога свободна, разрушив тем самым заклинание, настигшее их посреди оживленной улицы. Венеция никак не могла этому помешать. Покачиваясь, ландо продолжило путь.
Венеция задумалась, что сделала бы, если бы Линвуд признал свою вину или поцеловал ее на глазах у всех белым днем. Эта мысль заставила содрогнуться.
— Вам холодно.
От его внимания ничего не ускользало.
— Немного, — призналась она, чувствуя, что продрогла до костей.
Вынув из-под сиденья дорожный плед, он накинул ей его на колени.
— Вы не станете возражать, если мы перенесем визит к Гантеру на другой день, милорд?
— Как пожелаете.
Повисло неловкое молчание.
— Я шокировал вас прямолинейными разговорами, — наконец произнес он.
— Я не из тех женщин, кого легко шокировать.
В действительности она поразилась, как сильно Линвуд ненавидит Ротерхема и тому, какие чувства он в ней всколыхнул. Пришлось призвать на помощь актерское мастерство, чтобы не подать виду и сохранять привычный невозмутимый вид. На сиденье рядом с Линвудом лежала трость. Изумрудные волчьи глаза были устремлены прямо на нее, казалось, они проникают в самую ее суть. Она отвернулась, запрещая себе воображать небылицы.
