– Я не знаю, как это можно объяснить. Ее нужно увидеть. Она очень красива, кажется воплощением соблазна и вызывает острое как нож желание обладать ею. Но в последний момент вдруг понимаешь, что испытывать к ней страсть – это все равно, что падать в темный бездонный колодец. Она не покорится. А брать ее силой не хочется.
– И что вы намерены с ней сделать?
– Продам на невольничьем рынке вместе с мальчишкой, которого она родила неизвестно от кого. Уже договорился с посредником. Продаю не ради выгоды, а чтобы избавиться и забыть.
Сады Аллаха – самое распространенное название мусульманского рая.
Асфандияр-ага недоуменно пожал плечами, а командир янычар добавил:
– В нашей жизни и без того немало искушений.
Чем больше искушений, тем интереснее и слаще жизнь! Эмин не понял собеседника, но возражать не стал. А на следующий день отправился на рынок в Эйбе. Девушка и в самом деле оказалась очень красивой, даже на взгляд знатока женских прелестей; взор ее ярких карих глаз завораживал и отчасти пугал. При каждом движении прикрытые тонкой рубашкой груди колыхались, словно бутоны колеблемых ветром роз, талию можно было обхватить ладонями, а волосы напоминали спутанный шелк.
Пленница стоила недорого, потому Асфандияр-ага не стал торговаться и купил ее вместе с младенцем. Он спросил ее имя, но черкешенка не ответила. В молчании невольницы таилась дерзость. Эмин разозлился, но не подал виду. Он решил, что ляжет с девушкой сегодня же ночью, а если она не захочет подпускать его к себе, пригрозит тем, что отнимет у нее ребенка. Асфандияр-ага сразу понял: ее бесполезно приручать, нет смысла возлагать надежду на долгое ожидание и дорогие подарки. Эмин не считал себя жестоким, просто он обладал особым чувством справедливости, свойственным человеку, облеченному большой властью. Он судил Мадину так, как судил бы мытаря,[16] который, утаив деньги, посмел заявить, что это его право!
Девушку привели в убранную роскошными тканями комнату с мягкой софой, этажерками расписного дерева и жалюзи на окне. Мадина развернула мокрые пеленки и попросила тихую, как тень, служанку принести каких-нибудь тряпок. Та молча исполнила просьбу и тотчас ушла.
Мадина перепеленала и покормила сына, потом осторожно опустила спящего ребенка на софу. Она измучилась, переволновалась, устала и с удовольствием прилегла бы сама, но знала, что нужно быть начеку.
Девушка вынула из рукава кинжал, который дал ей воин, и обомлела. Изящное узкое лезвие, костяная рукоятка, украшенная любовно вырезанным узором! Кинжал Айтека! Ее испуг был таким сильным, что оружие выскользнуло из дрожащих пальцев и упало на пол. Мадина рухнула на колени, изумленная и испуганная чудесным знамением. Потом поднялась, села и постаралась, успокоиться. Начала вспоминать и вспомнила. Это был тот самый турецкий воин, который бросился за ней в реку и вынес на берег. У него были колючие, как ледяная вода, глаза и сильные, надежные руки. Тогда янычар спас ее, но он же и погубил, отдав османам. Кинжал Айтека остался у него. Что ему было нужно, как он ее нашел?! Мадина терялась в догадках.
Вошла все та же тихая служанка и с поклоном положила перед Мадиной красивый наряд: шелковые штаны в полоску, белоснежную рубашку, расшитый золотом зеленый кафтан, желтые сафьяновые туфли, украшенную цветными шнурками плоскую шапочку. Мадина пристально посмотрела на девушку, но не проронила ни слова.
Служанка вновь ушла. Мадина не притронулась к одежде и продолжала ждать. Она ждала не напрасно – вскоре на пороге комнаты появился Асфандияр-ага. Он окинул свое приобретение насмешливым взглядом, в котором затаилось недоброе любопытство.
– Так я и думал! Почему ты не переоделась?
Мадина без притворства и страха посмотрела ему в глаза и спокойно произнесла:
– Зачем мне наряжаться в одежды, которые будут меня душить? Почему я должна оставаться в стенах, которые на меня давят?
– Потому что ты – моя собственность. Она твердо ответила:
– Нет. Моя душа, мое сердце и мое тело принадлежат только мне. И еще Богу.
– Богу ты будешь принадлежать, когда отойдешь в мир иной. В этой жизни именно я заплатил за тебя деньги, и, стало быть, волен распоряжаться тобой!
– Вы никогда не заставите меня делать то, чего я не желаю делать!
– А чего ты желаешь?
С этими словами Асфандияр-ага шагнул к девушке. Он был очень зол, поскольку только что вернулся из кофейни, где повздорил с бывшим хозяином Мадины. Верный своим принципам, Асфандияр-ага прилюдно упрекнул командира янычар в том, что один из его воинов пытался похитить только что купленную эмином невольницу. Джахангир-ага наотрез отказался от обвинений, заявив, что вверенные ему воины все как один преданы султану, строго соблюдают дисциплину и не способны совершать бесчестные поступки. Вспыхнула ссора. Джахангир-ага выстоял в словесной перепалке и удалился с достоинством победителя.
– Я хочу вернуться домой, на родину, к отцу своего ребенка, – заявила девушка.
– Можешь на это не рассчитывать. Ты – военная добыча и всегда будешь кому-то принадлежать, переходить от хозяина к хозяину, пока не смиришься. Но тогда, боюсь, будет слишком поздно!
– Этого не случится, потому что я никогда не смирюсь. – Эмин усмехнулся и с расстановкой произнес:
– Ошибаешься. Сейчас ты позволишь служанке искупать тебя, удалить с твоего тела лишние волосы, причесать, как положено, покрасить ногти. Потом наденешь украшения и нарядное платье, и тебя приведут в мою спальню. А там ты исполнишь все, что я тебе прикажу. Исполнишь! – повторил он с нажимом. – В противном случае ты никогда не увидишь своего ребенка!
Мадина оцепенела, в ее взоре промелькнуло отчаяние. Как она могла думать, будто распоряжается собой, если у этого человека есть оружие, против которого она бессильна?!
– Кстати, кто его отец?
– Не скажу! – гневно воскликнула девушка. Глаза эмина злобно сверкнули.
– А тот янычар, который хотел тебя похитить? Кто он?
– Я его не знаю.
– Ты лжешь! – с удовлетворением произнес Асфандияр-ага. – Лжешь, как все женщины. Едва ли ты чем-то отличаешься от остальных. Впрочем, проверим.
Он повернулся и вышел, испытывая торжество и вместе с тем досаду, поскольку понимал, что никогда не обретет над этой женщиной истинной власти.
Мадина молча смотрела в одну точку, пока служанка мыла ей волосы, обтирала тело, попутно умащивая его лавандой, красила ногти соком лавсонии и, обмакивая кисточку в аль-колун[17] подводила брови. Затем она обвила шею черкешенки сверкающими ожерельями и вдела в уши звенящие серьги.
Что делать, если нужно выбирать между огнем и пламенем, если ты покупаешь самое дорогое ценой позора, ценой отказа от самой себя?!
