Анжелика не могла себе простить, что не вспомнила вовремя о мясе на чердаке.
– Я должна была подумать о нем, – твердила она. – Ведь стоило только сразу же перенести его в погреб и обложить глыбами льда…
– И я должен был бы об этом подумать, – сказал Пейрак, желая успокоить подавленную Анжелику. – Вот видите, моя милая, лишения подействовали и на меня, – улыбаясь, добавил он, – ведь я тоже упустил из виду, что из-за этого внезапного потепления могут испортиться наши припасы.
– Но вас здесь не было! Сегодня вы ушли с Кантором с самого раннего утра проверять силки и вернулись лишь вечером… Нет, это моя вина, и она непростительна…
Она провела рукой по лбу.
– Что-то у меня безумно болит голова сегодня. Может, опять к снегу?
Подняв глаза к сине-золотистому небу, она вздрогнула, увидев, как в его прозрачной свежести мечутся вороны. Эти мрачные птицы предвещали снег так же верно, как и ее мигрень.
И действительно, на следующий день снова начался снегопад. Весна, мимолетно напомнив о себе, отступила. За снегопадом последовали дни, насыщенные белым туманом. Мелкие и твердые, словно стекло, снежинки, подгоняемые быстрым ветром, дробно стучали, ударяясь о деревья, били в затянутые рыбьим пузырем окна.
Провизии в Вапассу оставалось всего на два дня. Утром каждый получил свою долю, и Анжелика с удовлетворением отметила, что она в силах сдержать себя, не накинуться на нее тотчас же. Она отставила миску в очаг на золу, про запас. Пусть останется для Онорины. Она стояла около камина, опустив руки и в задумчивости глядя на пламя. Мысли ее путались, расплывались, но каждая сама по себе была ясной. Она не могла бы объяснить почему, но она не испытывала чувства обреченности, даже беспокойства. Они не умрут, они выживут, в этом она уверена!.. Надо только ждать и не сдаваться. Должно же что-нибудь случиться! Весна идет. Наступит день, когда она окончательно одолеет зиму, и звери снова начнут рыскать по перелеску и приходить на водопой к покрытым цветами берегам реки. А реки вскроются, и по ним снова вверх и вниз заснуют нагруженные товаром маленькие красные лодки индейцев и факторов, неся, словно кровь по венам, жизнь. Надо только ждать. Анжелика и сама не знала, какого чуда она ждала, не подозревала, что оно уже в пути, гораздо ближе к ним, чем можно было бы надеяться, что оно приближается, оно уже совсем рядом.
Она выпрямилась, прислушалась: во дворе кто-то есть! Свистящий ветер один куролесил вокруг их дома, ни единый звук не пробивался сквозь его завывания, и тем не менее Анжелика знала, была уверена:
Во дворе кто-то есть!
Она набросила на плечи накидку и с трудом прошла к двери. Во дворе колючий снег обжег ее лицо тысячью уколами. Хотя утро уже давно наступило, все вокруг было еще в сумеречной дымке, и из-за нее ничего нельзя было разглядеть. Сплошной сизый туман. Анжелина подняла глаза. Над ней с крыши свешивались едва различимые в сумраке люди, и они разглядывали ее сверху. Это были индейцы. Обсыпанные снегом, они производили впечатление чего-то расплывчатого, нереального. Однако она тотчас узнала их по плюмажам. Ирокезы! Но что поразило и испугало ее больше всего, больше, чем само их появление здесь, так это то, что, если не считать их набедренных повязок, они были совсем голые.
Они были голые, на крыше. Они сверху смотрели на нее, а жестокий северный ветер сбивал набок их длинные волосы, спутывал перья на голове и бахрому их гремящих от нашитых украшений набедренных повязок. Вытянув шеи, они, казалось, с любопытством изучали белую женщину, только что вышедшую из жилища, на крыше которого они сидели. Ветер пронзительно и озлобленно свистел вокруг них. Однако они не дрожали. Их спокойные черные глаза блестели. Госпожа Жонас вышла вслед за Анжеликой. Она не стала тратить время на разговоры и выразительными жестами пригласила пришельцев войти.
– Входите же, молодые люди, да поскорей. А то от одного лишь вашего вида мы превратимся в ледышки. И что за блажь гулять совсем голыми в такое время!
Они мгновенно поняли мимику. Гордо, величественно они приветствовали обеих женщин, подняв руку с раскрытой ладонью. Потом один за другим вошли в дом.
Их было шестеро, и впереди шел Тахутагет, вождь онондагов, с обезображенным оспой, словно побитым градом, лицом. Полные высокомерия, они даже взгляда не кинули на укутанные в теплую одежду и меха жалкие создания, которые таращили на них глаза. Их тела, натертые жиром, блестели, словно желтый отполированный мрамор, и казалось, что они, так же как мрамор, нечувствительны.
Когда граф де Пейрак вышел им навстречу, Тахутагет двумя руками протянул ему вампум, состоящий из тоненьких кожаных ремешков, унизанных крохотными фиолетовыми и белыми бусинками из ракушек, которые составляли символический рисунок.
– Меня послал к тебе Уттаке, великий вождь Пяти племен. Этот вампум содержит в себе его мудрое слово. Он говорит, что помнит тебя, Текондерога, и помнит, какое богатство пожертвовал ты душам наших великих вождей… Этот вампум – залог его нерушимой дружбы. Уттаке ждет тебя…
Пейрак уже достаточно изучил язык ирокезов, чтобы понять его слова и поблагодарить.
Затем Тахутагет повернулся к Анжелике, протянул и ей ожерелье-вампум. Она заколебалась, не зная, брать ли его, допускает ли индейский обычай такой торжественный акт по отношению к женщине, но Тахутагет настоял. Он сказал:
– Возьми, Кава! Этот вампум содержит в себе слова женщин нашего племени. Совет матерей собрался в тот день, когда луна была рыжая, и сказал: «Пусть будет так. Человек-который-слушает-мир, Человек Гром вместе со своим племенем находится в опасности, потому что он, чтобы смыть позор, отдал нашим мертвым вождям все свои богатства, все свои запасы пищи до последней крупицы. Если он умрет, что даст нам тогда союз, который мы заключили с ним, ради чего тогда потеряли мы своих вождей? Если он умрет, он унесет с собой богатство своего ума и красоту своего сердца, и мы потеряем еще и друга нашего племени. Если умрут его дети, его жена проклянет нас. Если умрет его жена, он проклянет нас, потому что он вспомнит, что его жена спасла жизнь Уттаке, а Уттаке оставил ее погибать. Нет, ни он, ни его жена, ни его дети не должны умереть. Этого не случится. Пусть каждый из нас даст по горсти фасоли, чтобы сохранить жизнь Кавы, белой женщины, которая спасла жизнь Уттаке, верховного вождя Союза пяти племен. Без него мы сироты. Без нее все мы тоже были бы сиротами. И пусть наши дети зимой будут чаще кричать: „Я хочу есть“, – пусть! Голод – это болезнь, от которой оправляются, как только приходит весна, но потеря друга – болезнь, от которой не оправляются никогда. Возьми же его в свои руки, женщина. Возьми ожерелье – дар нашего племени. Вот видишь, на этом рисунке – женщины на совете, а вот ты, а вот горсти фасоли, которую они посылают тебе, чтобы ты могла насытиться, ты и твои дети».
