Эрлан остановилась посреди улицы. Посмотрела на запад, в сторону гор и Китая. Затем медленно повернулась и взглянула на восток, где поднималось солнце. Где каждый новый день начиналась новая жизнь.
– Лили!
Огромный мужчина, спотыкаясь, сошел с деревянного настила, встав почти поперек пути развозчика льда.
– Смотри, куда прешь, дурак! – завопил извозчик. – Что с тобой — ослеп, что ли?
Эрлан бросилась бежать, спотыкаясь о колеи в красной грязи. Покалеченные ноги заплетались. Китаянка попыталась перевести дыхание, чтобы выкрикнуть имя любимого, но легкие заполнили грудину, грозясь лопнуть. Мгновение казалось, что она бежит, не двигаясь с места, но затем ноги будто оторвались от земли, и она полетела к нему, полетела с ним, вместе, все выше и выше, и выше в бездонное небо Монтаны.
И даже когда Эрлан остановилась перед Джере и поставила на ноги внезапно притихшего Сэмюэла, она не сумела перевести дух, чтобы заговорить, хотя имя любимого дрожало на губах, а его образ застил весь мир.
Однако Джере увидел ее, увидел сердцем, поскольку повернулся к ней и улыбнулся.
– Лили!
«Моя судьба — это круг, который пока очерчен лишь наполовину».
Сильные руки Джере обвились вокруг Эрлан, и круг замкнулся.
Клементина вышла из дома на пустую веранду. Под босыми ногами доски казались ледяными. Ветер бесстыдно раздувал ночную рубашку и трепал волосы. Интересно, когда ее ненависть к ветру Монтаны сменилась любовью.
Сердитое ночное небо бушевало и грохотало, хлестало огнем и плевалось дождем. Клементина обхватила себя за локти, когда перед ее глазами зигзагами блеснула молния. Раскаты грома прокатились от горы к горе, эхом отдаваясь в крови женщины.
И снова полыхнула молния, яркая, как вспышка фотокамеры. Сквозь завесу дождя Клементина увидела его — под тополями, у могилы брата.
Она задалась вопросом, не думает ли Рафферти, что могилу Гаса забросили, не истолковал ли превратно покрытые мхом камни и отсутствие надгробия. Но в этом предположении имелась доля правды. Клементина любила Гаса, но не всецело, поскольку в любви, которую испытывала к мужу, всегда было что-то должное и безопасное. И что-то пустенькое. Ей редко удавалось заставить себя подойти к его могиле — Гас был похоронен слишком близко к Чарли.
Застарелая боль, неизбывная боль от смерти сына заслоняла ее скорбь по Гасу, заслоняла все, что с тех пор произошло в ее жизни. Мука от потери по-прежнему была едва выносимой и навсегда останется такой. В прошедшее Рождество ему исполнилось бы одиннадцать лет — ее мальчик стал бы почти мужчиной. Клементина скучала по дням его детства, но еще больше горевала, что никогда не узнает, каким человеком вырос бы ее сын. Лишившись Чарли, она потеряла часть себя; когда-то она думала, что Рафферти мог бы вернуть ей этот недостающий осколок, если бы осмелился. Если бы осмелилась она... Заку всегда удавалось собирать воедино расколотые кусочки ее души, одновременно вдребезги разбивая сердце.
Клементина спустилась с крыльца и вышла во двор.
* * * * *
Непонятно, каким чудом он расслышал ее шаги в безумном завывании грозы. Но Зак повернулся, едва она приблизилась. Его жилет распахнулся, выставив напоказ белую рубашку. Сдуваемые ветром струи дождя секли по косой, со шляпы лилась вода.
В длинных тенях между вспышками молнии Рафферти выглядел опаснее, чем когда-либо.
Он без предупреждения ринулся прямо на нее, как бросающаяся на добычу дикая кошка.
Зак схватил Клементину за плечи и притянул к себе, резко накрыв ее губы своими. В его поцелуе не было ничего нежного и мягкого.
Она прижала кулаки к груди Зака и оторвалась от его рта.
– Нет...
– Не говори мне «нет», Клементина. Больше не говори мне «нет».
Рафферти снова наклонил голову, но она упрямо отвернула лицо в сторону.
– Не здесь.
Вспыхнула молния. Его пронзающие глаза засветились жаром и дикарством.
– Здесь, черт тебя подери.
Расставив ноги, Зак притянул к себе любимую, устроив ее в колыбели между бедер, их губы сцепились. Их окружала неистовая черная ночь. Ветер, казалось, дул сразу со всех направлений, с ревом мчась сквозь тополя и закручивая струи дождя в похожие на смерчи туманные завитки.
– Иисусе, – простонал Зак в открытый рот Клементины. – Иисусе, Иисусе... – Он провел губами по ее скуле, коснулся языком глаза. – Не плачь.
– Я не... Нет, нет, я не плачу. – Но ее лицо на ощупь казалось странным, будто таяло как сало на огне. Клементина прижалась открытым ртом к темной впадине под челюстью Рафферти и ощутила дикое биение его пульса. Она попробовала на вкус влагу, которая оказалась слишком соленой, чтобы быть каплями дождя. – Ты тоже плачешь.
Его горло шевельнулось под ее губами, когда он тяжело сглотнул.
– Я страдал по тебе, Клементина. Все страдал и страдал долгие двенадцать лет с тех самых пор, как впервые увидел тебя в повозке Змеиного Глаза, такую гордую и такую прекрасную, и такую недоступную. Я так долго томился по тебе, что думал, умру от этого желания. И иногда молил Бога, чтобы...
– Не надо, не надо. Не надо больше...
Зак обхватил ее голову и прервал бессвязные протесты губами. Его дыхание наполнило Клементину, дыхание и слова, которые она так давно страстно желала и жаждала услышать:
– Я люблю тебя, Клементина.
Рафферти наклонился и, подхватив Клементину на руки, рывком оторвал ее от земли.
Держа любимую на руках, он пересек двор и направился к сараю. Он нес ее в свою постель. Именно туда Клементина и стремилась всей душой.
* * * * *
Керосиновая лампа отбрасывала мягкий желтый круг света на кровать. Соломенный матрас зашуршал, когда Рафферти накрыл тело Клементины своим.
Он поцеловал ее глубоко — поцелуй пронесся по ее крови с шумом, подобным грохочущему за стенами грому. Зак напористо двигал губами взад и вперед, заставляя ее открыть рот, чтобы наполнить его языком. На вкус Рафферти был словно прохладный дождь и словно жаркий огонь в его сердце.
Он поднял голову. Клементина заглянула в странные медные глаза, которые всегда пугали ее, до сих пор пугали ее. Пугали и влекли.
– Клементина... Я так долго хотел тебя. Так долго...
Она обвила руками его шею и притянула вниз голову, чтобы достать до губ. Его горячее дыхание обожгло ее рот.
– Люби меня, – сказала она. – Просто люби.
И, поцеловав его легким и сладким поцелуем, уткнулась лицом в шею Зака. Его волосы пахли ночью. Оленья кожа жилета скользила под руками. Клементину пробрала дрожь.
