Никогда еще Анжелика не знала объятий столь большого и сильного мужчины. Ей нравилось садиться к нему на колени, сворачиваться калачиком под защитой его крепкого тела. Сильные руки ласкали ее, и они долго целовались с закрытыми глазами, в тихом, почти религиозном экстазе.
— Помнишь, — шептал он, — как я приказал нашим бедным спутникам, чтобы они и думать забыли… «Она не предназначена никому из нас и никому не принадлежит…» Я сам взял тебя, теперь ты мое сокровище… И я клятвопреступник!..
— Я первая тебя захотела.
— А я ведь тогда сказал это, чтобы самому себе запретить думать о тебе. Уже когда я обнимал тебя в саду Родани, кровь бурлила во мне. Тут-то я и решил поставить заслон. Я говорил: «Колен, ты обязан выдержать, это твой долг…»
— У тебя был такой суровый, неприступный вид!
— А ты никогда не жаловалась. Все терпела, да еще как бы извинялась, что идешь с нами. Я видел и знал все, что с тобой происходило, как тебе было страшно, как ты теряла силы. Я уже тогда хотел тебя нести. Но был договор с товарищами!
— Так было лучше. И вы были правы, Ваше величество.
— Иногда, когда на тебя смотрели, ты улыбалась. Вот твою-то улыбку я больше всего в тебе и люблю. Ты мне улыбнулась, когда змея ужалила тебя и ты ждала меня на дороге… Как будто ты испугалась меня больше, чем смерти. Боже! А я до этого и не знал, что такое настоящее горе, когда подумал, что ты погибла. Если бы ты умерла, я бы лег рядом и никогда больше не поднялся!
— Не люби меня так сильно. Колен, не надо… лучше поцелуй меня еще раз.
Шаг за шагом они продвигались вперед. Местность, по которой они шли, меж тем изменилась. Исчезли кедры и травянистые склоны, все реже попадалась дичь, все труднее стало находить воду. Голод и жажда стали снова терзать беглецов. Тем не менее нога Анжелики зажила, и она убедила своего спутника разрешить ей понемногу ходить самостоятельно.
Теперь они шли день и ночь, небольшими переходами, взбираясь на скалистые гребни и переходя ущелья, ища тропы среди скал и однообразных зарослей. Анжелика не смела спрашивать, насколько они далеки от цели. Казалось, эта цель без конца отступала все дальше, скрытая рыжим щитом гор. А надо было идти, идти, снова идти.
Анжелика остановилась. «На этот раз мне конец», — подумалось ей. Ею овладела неодолимая слабость. В ушах шумело, чудился колокольный звон, и этот зловещий призрак наполнил ее ужасом.
«Так вот она — смерть…»
Слабо вскрикнув, она упала на колени. Колен Патюрель, который уже почти дошел до вершины скалы, гребень которой мрачно вырисовывался на беспощадном небе, сбежал вниз, встал на колени рядом с ней, прижал к себе… Она рыдала без слез.
— Что с тобой, моя душенька? Ну, ну, еще чуть-чуть, не падай духом…
Он гладил ее щеку, целовал иссохшие губы, будто хотел влить в нее свои неисчерпаемые силы.
— Встань, я тебя немного понесу.
Но она безнадежно качнула головой.
— Ах нет, Колен. На этот раз слишком поздно. Я умираю. Я уже слышу похоронный звон.
— Какая чушь! Мужайся. За этой скалой…
Он замолк, прислушался.
— Что за ней, Колен? Мавры?
— Но там… я тоже слышу…
Он резко вскочил и вскричал сдавленным голосом:
— Я слышу колокола!..
Как сумасшедший, он ринулся на вершину скалы. Она увидела, что он машет руками, вопит, но не слышала, что именно. Забыв всю усталость, не обращая внимания на острые камни, раздиравшие ей ноги, она поднялась и заспешила к нему.
— Море!!! — вот что кричал нормандец. Когда она подошла, он схватил ее за руку, прижал к себе, самозабвенно стиснул в объятиях. Они стояли, ослепленные, не веря своим глазам. Перед ними простиралось море, бледное, покрытое золотистыми барашками волн, а слева ощерился своими колокольнями защищенный крепостной стеной город.
Сеута! Сеута, католический город. Колокола собора Сент Анж звонили к вечерне. Это их звон показался измученным беглецам предсмертным бредом.
— Сеута, — шептал нормандец. — Сеута!
Совладав с собой, он однако же снова обрел осторожность и осмотрительность. Ведь Сеута в осаде!.. Отдаленный выстрел пушки отозвался на отрогах горы Ако, и облачко дыма появилось над крепостной стеной и тихо растворилось в мирных сумерках.
— Пойдем-ка туда, — сквозь зубы пробормотал Колен Патюрель, уводя спутницу под прикрытие скал. Пока она отдыхала, он пробрался вдоль гребня горы. Оттуда он увидел лагерь мавров с тысячью шатров, увенчанных зелеными стягами. Лагерь был расположен у самого подножия скалы. Еще немного, и они напоролись бы на дозорных.
Теперь надо было ждать ночи. У него появился план! До восхода луны они спустятся вниз и достигнут берега. От скалы к скале проберутся к перешейку, на котором стоит город, подойдут к стене и постараются привлечь внимание часовых.
Когда темнота достаточно сгустилась, они оставили оружие и пожитки и, затаив дыхание, опасаясь пошевелить хоть камушек, спустились с горы. Едва ступив на отмель, они услышали топот копыт. Лошади шли шагом. Проехали три араба, возвращаясь в лагерь. По счастью, с ними не было собак-ищеек. Когда они скрылись, Колен Патюрель и Анжелика бегом пересекли прибрежную отмель и бросились к скалам. По пояс в воде они пробирались ощупью от одной скалы к другой, цепляясь за ракушечные наросты, спотыкаясь и попадая в ямы, выбираясь, все время стараясь не подниматься в рост, так как восходящая луна все ярче озаряла окрестности. Высокая громада города казалась близкой. Серебрились бойницы, купола и колокольни вздымались в звездное небо. Видение, о котором они так мечтали, удвоило их силы.
Они находились совсем близко от первой башни, выдвинутой вперед, когда сквозь равномерный гул прибоя послышался звук голосов. Он заставил их замереть, приникнуть к мокрой липкой скале, стараясь слиться с ней. Появились несколько мавров верхом. Их остроконечные шлемы сверкали при лунном свете. Они спешились и, расположившись на отлогом берегу, разожгли большой костер. Свою стоянку они устроили всего в нескольких шагах от беглецов. Колен Патюрель услышал, как они обсуждают дежурство. Не по душе им была эта напасть — навязанное алькаидом стояние под укреплениями Сеуты. Хорошенькое дело — получить на рассвете прямо в сердце пулю от этих проклятых испанских стрелков. Но алькаид Али считает, что по ночам нужно сторожить это место: именно здесь пробираются с проводниками беглые христиане.
— Они уйдут с восходом солнца, — прошептал нормандец Анжелике. — Надо продержаться.
Продержаться! По пояс в холодной воде… Когда морская соль разъедает раны, под ударами прибоя, борясь с усталостью и сном, чтобы не потерять опоры…
