Вечером накануне казни губернатор организовал прием в их честь — в конце концов, весь Сан-Доминго был благодарен Дюфренам за их бдительность и за то, что удалось поймать Макандаля. Это неоднократно подчеркивалось в торжественных речах. Деирдре жаловалась на недомогание, а может, действительно заболела. Она казалась бледной даже под слоем пудры и настояла на том, чтобы они ушли пораньше.
Теперь молодые Дюфрены со своего балкона наблюдали за тем, как подходят рабы. Многих из них гнали по улицам, и у всех был подавленный, изможденный и запуганный вид.
Деирдре при их появлении снова стало плохо, и Виктор мог понять, что она чувствовала. Он содрогался от одной мысли о том, что позже ему придется смотреть на эту казнь. Но все же не только он один был вынужден принять участие в этом спектакле. Антуану Монтану, молодому судовладельцу, с семьей которого подружились Дюфрены, тоже пришлось участвовать в нем, так же как и Фредерику де Мюру, поскольку он занимал должность помощника губернатора. Им обоим было противно и страшно, как и Виктору.
— Я думаю, после этого мы зайдем в какой-нибудь портовый кабак, — сказал Виктор, когда в конце концов стал прощаться с Деирдре. — Чтобы смыть весь этот ужас… Так что не беспокойся, дорогая, если я приду поздно.
Деирдре кивнула. Она опять была бледна, а в это утро ее уже два раза тошнило. Женщина испытывала отвращение к казни, и ее мучили беспокойство и страх за сводного брата Джефа. Кто знает, что могли придумать повстанцы, чтобы все же освободить Макандаля? Губернатор, военные и жандармы в любом случае опасались нападения на конвоиров осужденного и, соответственно, будут усиленно охранять его.
Бонни провела подготовку в тайне — и на этот раз ей было непросто придумать отговорку, чтобы оставить Намелок на попечение Амали. Все чернокожие в Сан-Доминго сплотились, чтобы пережить этот ужас. Сабина и Леон планировали устроить совместный молебен во время казни. Правда, Деирдре должна была в это время принимать Мадлен Монтан и Сюзанну де Мюр, а слуги сервировать стол, однако молодые женщины, очевидно, захотят предаться тихой молитве, а не станут вести оживленный разговор за кофейным столиком. Сабина даже собиралась попросить их об этом.
Бонни не могла придумать причину, чтобы улизнуть из дома, и решила уйти просто так, безо всяких объяснений. Намелок она оставила с Нафией, как всегда после обеда. Если она не придет к тому времени, как начнется молитва, то все равно кто-нибудь займется малышкой.
Для начала Бонни пробралась в лес, чтобы здесь в спокойной обстановке снова превратиться в Бобби. За несколько дней до этого она купила себе мужскую одежду — обычные хлопковые штаны, в которых ходили рабы, и клетчатую рубашку, которые носили большинство мулатов в гавани. Когда Бонни надела все это на себя, она с удивлением заметила, что ее грудь стала больше. Благодаря хорошему питанию и спокойной обстановке в доме Дюфренов она не только поправилась, но и стала более женственной. Собственно говоря, это было замечательно, но сейчас ей мешало. Бонни туго затянула грудь платком. Да, так лучше. Округлившиеся бедра не бросались в глаза под широкими штанами. Оставалось что-то сделать с волосами. Бонни ни за что не хотела снова обрезать их. Она завязала волосы в пучок на затылке и спрятала под головным убором, который, как она надеялась, также скрывал отверстия в мочках ее ушей. В последнее время Бонни полюбила носить украшения, хотя бы потому, что знала: это нравится Леону. Бонни забеспокоилась, достаточно ли будет этой маскировки, но затем решительно подавила в себе всякие сомнения. На пару часов сойдет и так. Было маловероятно, чтобы в этот день кто-нибудь бросил подозрительный взгляд на чернокожего юношу, а соратники Джефа явно были посвящены в их план.
В конце концов «Бобби» с толпой зевак поплелся на площадь.
Бонни заставляла себя все время помнить о том, что теперь она должна двигаться как мужчина — она почти забыла твердый шаг Бобби, его привычку прятать руки в карманы брюк и опускать плечи.
Площадь перед помпезным дворцом, в котором губернатор не только жил, но и исполнял свои служебные обязанности, была уже черна от людей. Свободен был лишь довольно узкий проход от жандармерии к сложенным посреди площади дровам. Бонни быстро заметила слабое место в плане Джефа. Повстанцы исходили из того, что у них будет несколько путей к отступлению — они считали, что Макандаль, спрыгнув с костра, сможет почти без помех побежать в направлении порта, где, конечно, для него существовало множество укрытий. На самом же деле место вокруг костра было заполнено людьми, и помощники Макандаля должны будут сначала освободить проход, чтобы ему не пришлось бежать прямо на ряды военных. Да, в ожидаемом хаосе это не должно было стать проблемой. Но если Дух действительно будет гореть… Будет дорог каждый миг, чтобы скорее сбить пламя, если он хочет выжить. Но об этом должны были позаботиться другие…
Бонни отбросила мрачные опасения и стала искать повозку с пушкой. Она облегченно вздохнула, увидев ее. Повозка стояла именно там, где сказал Джеф. И все остальное шло по плану. Мужчины на повозке сразу же окликнули Бонни, когда она к ним приблизилась — и неудивительно, ведь на козлах сидел Джеф, держа в руках вожжи.
— Бобби!
Словно зеваки, уже выпившие пару глотков рома или водки из сахарного тростника, шесть крепких черных парней заорали при виде Бонни:
— Лезь сюда, там внизу ты ничего не видеть!
Двое из них сразу же протянули ей руки и втащили ее наверх.
Бонни незаметно проверила спрятанный под одеялами фальконет. Да, он тоже был прекрасно установлен. Ей не придется ничего передвигать, пушка была направлена точно на дворец. Бонни нужно было лишь выбрать более конкретную цель. При этом она исключила лестницу. Ей надо было вести точный огонь поверх голов, значит, речь могла идти только о цели, расположенной повыше. Бонни оставалось надеяться, что дальность стрельбы фальконета действительно соответствовала тому, что сообщил ей Джеф.
Перед входом в правительственное здание, из которого открывался самый лучший вид на костер для казни, была сооружена трибуна, на которой как раз занимали места высокопоставленные горожане и представители плантаторов. Бонни отметила, что она все еще может положиться на свои орлиные глаза. Она узнала Виктора, его родственников и месье Монтана, по виду которого даже на таком расстоянии можно было заметить, насколько некомфортно он себя чувствует. Доктор выдавал свое плохое самочувствие явным отсутствием интереса к общению с остальными Дюфренами.
