— Этот плаксивый ублюдок?! — воскликнула она. — Он же…
— Что ты, любовь моя, — спокойно перебил ее король, — Джеффри — смелый и довольно способный юноша. Я неоднократно говорил тебе, что его происхождение не имеет никакого значения. Но он молод. Это тяжелая ответственность для него.
— Мне кажется, что настоящий груз падет на плечи вашего брата Солсбери, — равнодушно заметил епископ Винчестерский.
— Ну нет! — улыбнулся король. — Я уверен, что Джеффри сам поведет и своих людей, и людей де Випона.
Обсуждение этой темы вселяло в Питера де Роше все большую тревогу. Король всегда казался безразличным, по крайней мере не заинтересованным в судьбе незаконнорожденного сына своего брата. Но это непроницаемое выражение лица, ласковый тон голоса… Весьма опасный признак. Брат короля безумно любит своего внебрачного сына. Вильям Солсбери — главный оплот королевства, но граф не будет хранить верность королю, если что-то случится с Джеффри и хотя бы тень подозрения падет на Джона. Неизменная слепая привязанность графа к своему брату уже не такая сильная, как прежде. Графа глубоко потрясла смерть жены и сына Вильяма Браозе.
Епископ Винчестерский заерзал в кресле и потупил глаза. Лучше и не вспоминать о прошлом. Эта смерть потрясла и его. Теперь он понимал ошибку короля и не питал к нему особого расположения. Джон все чаще проявлял равнодушие и беззаботность, показывая истинную глубину своей деградации. Он не делал тайны из своего приказа заточить леди Браозе с ребенком в башне, без пищи и воды. Да, муж совершил предательство, а жена содействовала этому, подстрекая глупыми, надменными речами, но обречь людей на голодную смерть — ничем не оправданная жестокость. Разве повинен мальчик, которому едва исполнилось тринадцать лет, в деяниях отца? Тогда граф Солсбери на коленях молил короля за сына Браозе, предлагая в заложники своего законнорожденного наследника…
Питер де Роше вздохнул. Он тоже уговаривал Джона, надеясь, что король скорее внемлет просьбам брата, если в нем еще теплится хотя бы искорка милосердия, но успеха не добился. Через несколько недель мучений ребенок и мать умерли.
Но это еще не все. Джон постоянно нарушал правила морали в отношении жен и дочерей знати. Раньше он ограничивался связями с женщинами, которые шли на это по доброй воле, либо с теми, кого можно было соблазнить или принудить. С недавних же пор король даже не утруждал себя заботами о внешней маскировке своих амурных делишек. Он просто посылал за женщиной, к которой вдруг начинал испытывать влечение, а если она не приходила, приказывал привести ее силой.
Епископ Винчестерский открыто выступал против таких порядков, называя их грехом. Джон лишь смеялся над ним, ссылаясь на то, что, отлученный папой от церкви, уже не обречет себя на более страшные муки. Король только презрительно усмехался про себя. Страх греха? Уж коли ему отпустили грехи, такие, как пренебрежение волей папы и, еще хуже, присвоение церковной собственности, то изнасилования и убийства и подавно простят!
— Значит, этот ублюдок помолвлен… — Это Изабелла нарушила ход мыслей епископа Винчестерского. — Вспомните, милорд, я говорила, что ваш брат проигнорирует ваши предложения по поводу возможного брака. Он обручил своего сына с дочерью вашего врага!
— Ты не понимаешь Вильяма, — ответил Джон тоном более резким, чем обычно в разговорах с Изабеллой. — Его цель — покрепче привязать де Випона ко мне кровными узами.
— А эта девушка все такая же рыженькая, как лисица? — спросила королева. — Я помню ее по тем дням, когда она приезжала ко двору с леди Элой.
— Да, — ограничился кратким ответом епископ.
Похвалить другую женщину в присутствии Изабеллы? Что может быть неблагоразумнее!
— И, конечно, такая же сучка, как ее мать? — поинтересовался Джон.
— О нет! — опередила Изабелла епископа, еще подыскивавшего подобающий случаю ответ. — Это далеко не так. Она не в меру благочестива, стыдлива и послушна, как верный пес. Чего еще ждать при такой матери? Леди Элинор всегда и все решала за нее.
Тут епископу Винчестерскому стало не просто не по себе: его обуял животный страх. От его острого глаза не могло укрыться, что, несмотря на свои скромные манеры, Джоанна не подвергается никакому давлению со стороны родителей и так же любима графом Солсбери, как и собственный сын. Все, связанное с Джоанной, становилось теперь опасным. А настоящую беду вызвал бы не только интерес к Ней короля, но и злоба королевы.
К счастью, в колыбели завопил ребенок, Ричард вскочил, разбрасывая игрушки, а Генри направился посмотреть, что встревожило его сестричку. Епископ Винчестерский благословил всех детей, искренне пожелав себе побольше праведности: тогда от его благословений было бы больше пользы.
Вечером накануне отъезда Джеффри Джоанна не без грусти призналась себе, что огорчена предстоящим расставанием. Ее ожидания не оправдались. После того жаркого дня, когда они беседовали о церкви и государственных делах, между ними не произошло ни одного свидания наедине. Нельзя сказать, что Джеффри намеренно избегал Джоанну: об этом даже смешно думать. Зачем ему так поступать? Просто он все время был крайне занят.
Сначала ему захотелось поохотиться. Джоанна удивилась, но послала своих охотников, чтобы они подыскали место, где больше дичи. На следующий день внимание Джеффри привлекли рыбацкие поселения. Он намеревался объехать побережье, проверить сторожевые башни и побеседовать с людьми. Джоанна уверяла его, что и сама отлично справляется с этими обязанностями.
— Я и не сомневаюсь в этом, — поспешил согласиться Джеффри, быстро проглотив завтрак. — Но, пока Иэн отсутствует, люди должны попривыкнуть ко мне.
Джоанна озадаченно посмотрела на жениха. Каждый житель любого поместья прекрасно знал Джеффри. Что за нелепое объяснение он нашел? Джоанна ждала его к обеду целый час, потом допоздна сидела в зале, но Джеффри вернулся, лишь когда она уже давно спала. На следующее утро он объяснил, что встретил молодого Бошема и ездил пообедать к нему, где они прокутили всю ночь.
— По тебе и видно, — заметила Джоанна ледяным тоном.
Джеффри покраснел приличия ради, хотя отлично понял ее намек. После завтрака он снова исчез. Джоанна не знала, вернется ли он к обеду, и ушла в свою комнату на женской половине, предупредив служанок, чтобы ее не беспокоили.
А вот сейчас они встретились, что называется, нос к носу. Оказывается, это приносит только боль и страдания. Джоанна злилась на Джеффри, хотя и не могла припомнить ни грубой выходки, ни промаха с его стороны, которые заслуживали бы ее гнева. Но еще больше она сердилась на себя за собственную злость. Она не могла понять, чем вызвано ее негодование.
