Зандов не произнес ни слова; он отвернулся и лишь неотрывно смотрел в туман. Неподвижно, словно пораженный заклятием, слушал он все более страстные и горячие слова, срывавшиеся с юных уст:
— Да и на пароходе, наблюдая сотни переселенцев, я видела, сколько он везет тревог и страха, сколько мечтаний и надежд! Так не бывает, чтобы счастье заставляло переселенцев покинуть свою родину! У большинства людей переселение является последней надеждой, крайней попыткой найти спасение здесь, в новой жизни за океаном. И подумать только, что все эти мечты разбиваются! Бедняки обречены на бесполезную борьбу с природой и бесплодный неустанный труд. Они должны погибнуть из-за того, что какой-то субъект хочет разбогатеть. Оказывается, есть люди, сознательно посылающие своих братьев на гибель, чтобы извлечь из этого барыши! Я никогда не поверила бы, что такое возможно, если бы не видела всего своими глазами, не слышала бы об обмане от тех, кто возвратился с мест своего переселения.
Фрида замолкла, с испугом заметив мертвенную бледность, покрывавшую лицо словно окаменевшего Зандова. Лицо Франца было по-прежнему точно выковано из стали, неподвижным и без малейшего выражения чувств, вся кровь будто отлила от него, и его застывшее выражение производило жуткое впечатление. Зандов не заметил вопрошающего, озабоченного взгляда молодой девушки, только ее внезапное молчание привело его в себя. Он резко выпрямился, провел рукой по лицу и произнес:
— Вы смело заступаетесь за своих земляков, нужно отдать вам справедливость!
Его голос звучал глухо, сдавленно, как будто каждое слово стоило ему громадного напряжения.
— Это сделали бы и вы, если бы вам представилась возможность, — ответила ему Фрида. — Бесспорно, вы, используя весь свой авторитет и положение, выступили бы против подобных предприятий. Конечно, вы добились бы значительно большего, нежели неизвестный священник. Мистер Зандов, — Фрида подошла к нему, охваченная внезапно вспыхнувшим доверием, — я не желала оскорблять вас. Слухи приписывают Дженкинсу нехорошие планы. Возможно, люди не правы и пастор Гаген был введен в заблуждение. Вы лично не верите слухам. Я вижу по вашему волнению, хотя вы и хотите скрыть его. Вы, конечно, лучше всех должны знать своего делового друга.
Действительно, Зандов был взволнован. Его рука так судорожно сдавила резную спинку скамьи, что казалось, древесина вот-вот разломится под его пальцами. Да, он был так взволнован, что потребовалось несколько секунд, чтобы овладеть своим голосом.
— Какая нерадостная тема! — отрывисто произнес он. — Но я никогда не поверил бы, что робкое, тихое дитя, едва поднимавшее глаза и открывавшее уста в течение целой недели пребывания в моем доме, может так страстно вспыхнуть, когда дело коснется защиты чужих интересов. Почему вы раньше стеснялись?
— Я не осмеливалась... я так боялась...
Фрида не сказала больше ничего, но ее взор, с робкой доверчивостью направленный на Зандова, был красноречивей, чем уста. Проницательный Франц сделал правильный вывод.
— Кого вы боялись? Уж не меня ли? — спросил Зандов.
— Да, — с глубоким вздохом согласилась девушка. — Я очень... очень боялась вас... до настоящей минуты.
— Обещайте мне больше не робеть! — В голосе Зандова зазвучала непривычная, уже долгие годы совершенно чуждая ему нотка; в нем чувствовались нарождающиеся теплота и мягкость. — Я, видимо, казался вам очень строгим и холодным — таков я, пожалуй, и есть в деловых отношениях, но с молоденькой гостьей, ищущей в моем доме покровительства и приюта, я таким не буду. Не отстраняйтесь от меня! Вы можете свободно подходить ко мне.
Он протянул девушке руку, но Фрида секунду колебалась, прежде чем принять ее. На ее лице бледность сменилась румянцем, и казалось, что какое-то бурное, с трудом сдерживаемое чувство готово вот-вот вырваться наружу. В этот момент с террасы донесся голос Джесси, обеспокоенной долгим отсутствием Фриды. Девушка встрепенулась:
— Меня зовет мисс Клиффорд, пожалуй, поспешу к ней. Благодарю вас, мистер Зандов, я... я больше не стану бояться вас! — Она быстро, прежде чем он мог воспрепятствовать, прижала губы к его все еще протянутой руке и скрылась среди кустарников.
Зандов с изумлением и смущением смотрел Фриде вслед. Странная девушка! Что может означать эта внезапная смена страха доверчивостью, странная вспышка нежности? Ее поведение оставалось для него загадкой. Но Фрида своей неосторожной фразой и полной противоречий сущностью добилась того, что не удалось бы благодаря самому продуманному расчету — вызвать и поддержать интерес в этом обычно столь замкнутом человеке. У него был миллион серьезных поводов сердиться на эту «девичью головку с экстравагантными идеями». Однако помимо раздражения нет-нет да и давало себя знать то странное чувство, которое овладело им еще ранее, когда он впервые поглядел в темные детские глаза. Это неопределенное чувство, которое он сам не мог определить: было ли оно мучительным или приятным. Зандов забыл — быть может, впервые в жизни, — что его ждут кабинет и рабочий стол с важными письмами. Он медленно опустился на скамью и долго смотрел на беспокойно волнующийся океан.
Он назвал это щемящее стеснение в груди «нервной дрожью», а волнение на море «до смерти однообразным». Во Франце, наряду со многим другим, уже давно умерла способность ощущать красоту природы, но слова Фриды пульсировали в его мозге. Да, действительно, по ту сторону океана — этой водной громады, находилась его родина! Зандов уже долгие-долгие годы не думал о ней. Да и что значила для него эта далекая страна! Ведь он давно стал ей чужим и всеми корнями держался теперь за новую страну, которой был обязан отныне всем. Прошлое находилось от него так же далеко, как невидимый родимый берег там, за туманом.
Теперь он полный собственного достоинства, богатый бизнесмен, чье имя известно во всех крупнейших центрах мира, привыкший иметь дело с сотнями тысяч. Франц с состраданием и презрением глядел с высоты своего величия на то прошлое, на узко ограниченную жизнь мелкого служащего в маленьком немецком провинциальном городишке. Как незначителен и ничтожен был тогда круг его интересов! С каким трудом ему приходилось перебиваться на свое маленькое жалованье, пока после долгого ожидания добился наконец места, которое позволило ему устроить свой, хотя и до крайности скромный, домашний уголок! А все-таки каким солнечным и счастливым было это бедное существование, какой любовью оно было освящено! Молодая красивая жена, цветущий здоровый ребенок, светлое, радостное настоящее, полное грез и надежд будущее — ничего большего и не требовалось, чтобы сделать счастливым Франца Зандова, тогда еще жизнерадостного человека.
