Радопис явно околдовали — если тут не замешаны чары той старухи, тогда это работа парок, державших в своих руках все судьбы.
Радопис беспокоили и терзали разные тревожные мысли, она потеряла надежду на сон. Она снова встала со своего ложа, неспешно приблизилась к окну и, широко распахнув его, застыла перед ним, словно статуя. Она расстегнула заколку, скреплявшую волосы, и те мерцающими волнами накрыли шею, плечи, белую рубашку черной как ночь мантией. Радопис вдохнула влажный ночной воздух и оперлась локтями о подоконник, опустила подбородок на ладони рук. Ее глаза блуждали по саду и остановились на Ниле, катившем свои воды за стенами. Стояла мягкая темная ночь, все время дул нежный ветерок, под его напором листья и ветки послушно раскачивались. Вдали Нил казался черным пятном, на небе высыпали мерцающие звезды, излучавшие бледный свет, который тонул в море мрака, едва достигнув земли.
Сможет ли темная ночь и оглушительная тишина хотя бы немного успокоить и развеять ее тревоги? Увы, ей казалось, что она больше никогда не обретет покоя. Радопис принесла подушку, положила ее на подоконник, прижалась к ней правой щекой и закрыла глаза.
Вдруг она вспомнила слова философа Хофа: «Если все жалуются, какой тогда смысл надеяться на перемены? Довольствуйся своей участью». Из глубин ее души вырвался вздох, и она печально спросила себя: «Неужели и в самом деле нет смысла надеяться на перемены? Неужели люди никогда не перестанут жаловаться?» В ее груди зарождалась буря, предвещавшая неповиновение. Ей хотелось, чтобы та унесла в небытие ее настоящее и прошлое. Тогда она сможет убежать и найти спасение в неизведанных, таинственных землях, лежавших за горизонтом. Как же ей обрести уверенность и душевный покой? Радопис мечтала о таком времени, когда не надо будет печалиться, но ее мучили дурные предчувствия, она опасалась всего.
Однако ей было не суждено остаться наедине со своими мыслями, ибо послышался тихий стук в дверь спальни. От неожиданности она насторожилась и оторвала голову от подушки.
— Кто там? — спросила она.
— Это я, моя сударыня, — ответил знакомый голос. — Мне можно войти?
— Входи, Шейт, — сказала Радопис.
На цыпочках вошла юная рабыня. Она удивилась, видя, что госпожа бодрствует и еще не ложилась.
— Что случилось, Шейт? — спросила Радопис.
— Сюда явился человек и дожидается позволения войти.
Радопис нахмурилась, едва скрывая свой гнев.
— Какой еще человек? Выпроводи его немедленно.
— Как, моя госпожа? Он из тех, перед кем дверь этого дворца никогда не закрывается.
— Таху?
— Да, это он.
— И что привело его сюда в столь поздний час?
В глазах рабыни сверкнули озорные искорки.
— Моя госпожа, очень скоро ты узнаешь это.
Жестом руки Радопис велела пригласить его, и рабыня ушла. В дверях тут же показался высокий, широкоплечий командующий. Он приветствовал куртизанку поклоном, затем подошел и смущенно посмотрел ей в глаза. Радопис не могла не заметить, что его лицо побледнело, лоб наморщился, а глаза смотрели мрачно. Не промолвив ни слова, она подошла к тахте и села.
— У тебя усталый вид. Работа изнуряет тебя?
Таху покачал головой.
— Нет, — резко ответил он.
— Ты сам на себя не похож.
— Правда?
— Не притворяйся. Что с тобой?
Таху знал все, в этом не было сомнений, спустя мгновение Радопис тоже узнает, расскажет он ей об этом или нет. Он боялся снизойти до дерзости и заговорить, ибо ставил на карту свое счастье и опасался, как бы она не выскользнула из рук и не исчезла из его жизни навсегда. Если бы Таху смог одолеть ее силу воли, все оказалось бы проще, но он уже не надеялся на это, его терзали приступы отчаяния.
— Ах, Радопис! Если бы ты только любила меня так сильно, как я тебя, тогда мне было бы легко умолять тебя во имя нашей любви.
Радопис никак не могла понять, к чему ему прибегать к мольбам. Она всегда считала его настойчивым человеком, кому претили всякие просьбы и мольбы. Таху никогда не разочаровывался в соблазнительных прелестях ее тела. Что же так расстроило его? Радопис опустила глаза.
— Это та же давняя песня.
Ее слова, хотя и были правдивы, все же разгневали его.
— Я это знаю, — выкрикнул он. — Но я повторяю свои слова ради настоящего. Ах, твое сердце словно опустевшая пещера на дне ледяной реки.
Радопис была знакома с подобными сравнениями, но ее голос дрогнул от беспокойства, когда она заговорила.
— Разве я когда-либо отказывала тебе в том, что ты желал?
— Радопис, никогда. Ты подарила мне свое очаровательное тело, которое создано для того, чтобы причинять страдания мужскому роду. Но я всегда жаждал покорить твое сердце. Радопис, какое же у тебя сердце. Оно не покоряется безудержным бурям страсти, будто и вовсе не принадлежит тебе. Как часто я спрашивал себя, пребывая в смятении и отчаянии, какие недостатки делают меня недостойным тебя? Разве я не мужчина? Нет, я само воплощение мужчины. Все дело в том, что у тебя нет сердца.
Ей совсем не хотелось спорить с ним. Она слышала эти слова не впервые, однако обычно он произносил их со злой иронией. Сейчас, в этот поздний час, его голос дрожал, в нем звучали гнев и обида. Что могло его так распалить? Желая услышать объяснение, Радопис спросила:
— Таху, ты явился в столь поздний час лишь для того, чтобы сказать эти слова?
— Нет, я пришел не ради этих слов. Меня привела более серьезная причина, и если любовь окажется бессильной, то пусть меня выручит свобода, которой ты, видно, очень дорожишь.
Радопис с любопытством смотрела на него и ждала, что он скажет дальше. Таху больше не мог выдержать напряжения и решил немедленно перейти к сути. Он заговорил с ней спокойно и твердо, глядя ей прямо в глаза.
— Тебе следует покинуть этот дворец, бежать с острова Биге как можно скорее, пока не наступил рассвет.
Радопис была потрясена. Она смотрела на него, не веря своим глазам.
— Таху, что ты такое говоришь?
— Я говорю, что ты должна исчезнуть, если не хочешь потерять собственную свободу.
— И что же угрожает моей свободе на этом острове?
Он стиснул зубы, затем спросил ее:
— Разве ты уже не лишилась одной ценной вещи?
— Ах, да. Я осталась без одной из золотых сандалий, которые ты подарил мне.
— Как это произошло?
— Коршун схватил ее, пока я купалась в пруду. Однако я ума не приложу, как может исчезнувшая сандалия угрожать моей свободе.
— Не спеши, Радопис. Коршун унес сандалию, это правда. А ты знаешь, где он выронил ее?
По тому, как Таху говорил, она поняла, что ответ ему уже известен.
