— Некоторые берут.
— Ты прав. — Она презрительно сжала губы. — Разреши мне сказать это по-другому. Порядочные белые люди не берут скальпов. А теперь начнем разбивать лагерь.
После ужина долго не ложились спать. День был утомительным, но инцидент с индейцами выбил всех из колеи, и никому не хотелось залезать в мешок.
Некоторое время Пич играл что-то заунывное на своей губной гармошке, потом Джубал похвастался историей, произошедшей с его дядей в лесах Джорджии, когда вдруг пошел дождь из лягушек.
— Не поверите, дождь из крохотных лягушек, размером не больше двух дюймов.
— Могу поспорить, — засмеялся Ханратти, — что ты веришь и в привидения. — Он придвинулся поближе к огню. — Что-то холодно становится.
Уже несколько минут Фокс чувствовала на себе внимательный взгляд Таннера, сидевшего напротив нее. Когда он так смотрел на что-либо или кого-либо, казалось, что ничего другого для него не существует. По спине Фокс пробежали мурашки, и она провела языком по пересохшим губам.
— Где вы научились языку пайютов? — тихо спросил он. Ей уже не раз задавали этот вопрос. Однако Таннер либо знал, либо догадывался, что хотя у индейцев есть слова общие для всей нации, но каждое племя имеет свой язык.
— Когда я пересекала эту территорию до Денвера в первый раз, это заняло у меня год. Какое-то время я провела среди пайютов, шошонов и ютов и научилась разговаривать с ними. — Скромность не входила в число ее добродетелей, поэтому она не стала отнекиваться от своих умений. — Мне хорошо даются языки.
— Вы говорите на языке индейцев? — спросил Браун, явно под впечатлением услышанного.
— Я могу говорить с пайютами, шошонами и ютами, но если мы встретимся с апачами — будет беда.
— Скажите что-нибудь на их языке, — попросил Ханратти. При свете костра охранники выглядели еще страшнее, чем днем. В темноте синяки вокруг глаз казались еще темнее, а порезы и царапины — багровыми.
— Если бы у вас были индейские имена, вас звали бы Подлец и Урод, — сказала Фокс по-шошонски. Краем глаза она увидела, что Пич улыбается. Он достаточно знал этот язык, чтобы понять смысл того, что она сказала.
— Что вы сказали? — потребовал Ханратти, переводя взгляд с Фокс на Пича.
Она встала и потянулась.
— Я сказала, что завтра тоже будет длинный день. Нам надо добраться до станции Сэнд-Спрингс.
Утром, выезжая за ворота станции, они смогли рассмотреть стрелы, застрявшие в бревнах. Хорошо, что у этой стены вчера не было Ханратти, подумала Фокс, а то кто-нибудь из мальчишек был бы убит.
Что и говорить: трудно полюбить таких людей, как Ханратти и Браун!
— Вчера нам повезло. — Таннер ехал рядом с Фокс. За собой он вел связку мулов, которую должен был вести Пич. Когда Фокс удивленно на него посмотрела, он объяснил: — Мистер Эрнандес не жаловался, но я же видел, что его мучают боли в плече.
Стоило только Фокс подумать, что она стала наконец понимать, какой Таннер человек, как он вдруг делал или говорил такое, что приводило ее в изумление и показывало, что она снова ошиблась. Она решила, что он предпочитает держаться обособленно, сохраняя дистанцию между собой и нанятыми людьми. А теперь он взвалил на себя работу Пича, да еще как будто извиняется.
— Если бы Ханратти и Браун стояли там, где мы…
Уже не в первый раз он говорил именно то, о чем она в данный момент думала. Что бы это значило?
— Вы везете с собой кучу денег, — сказала она на тот случай, если он думает избавиться от охраны. Защищать Ханратти и Брауна было не очень приятно, но Фокс знала, что придет время, когда она будет благодарить Бога за то, что у них есть еще два ствола. — А они не отстают и выполняют свою долю работы.
Таннер мельком взглянул на Фокс, но ее лицо было непроницаемо.
— И сколько еще времени нам придется провести в заброшенных почтовых станциях?
— До тех пор, пока мы не окажемся на территории Юты. Там почтовый тракт сворачивает на север, а мы будем продолжать путь на восток.
Во всяком случае, вы правильно выбрали эту почтовую станцию, — подумав, признался он. — Если бы мы оказались прошлой ночью под открытым небом, все могло бы закончиться по-другому.
— Вы жалуетесь на то, что переплатили нам с Пичем? Что сами нашли бы эту станцию? — Она явно его поддразнивала.
— Я уверен, что вы стоите тех денег, что я заплатил, — твердо заявил Таннер и улыбнулся. — Если бы я отважился поехать в одиночку, я бы плутал много дней, прежде чем нашел следующую станцию.
— Сомневаюсь, — рассмеялась Фокс. — Но приятно слышать это от вас.
Ее не удивляло, что Таннер редко улыбается: он попал в трудные обстоятельства и ему не до смеха. Но когда он все же улыбался, у нее пересыхало во рту, и это ее страшно раздражало.
Следующие два дня, когда долгая дорога становилась утомительной, она пыталась определить, что такого было в Мэтью Таннере, что заставляло ее тело бунтовать.
Он был совершенно не похож на тех мужчин, с которыми ей доводилось встречаться. Он был более образован, лучше одет, с хорошими манерами. Он был достаточно уверен в себе, чтобы не бояться задавать вопросы, если чего-либо не знал. И он был готов отступить и признать авторитет Фокс, при этом казалось, что это не ущемляет его самолюбия.
Более того, Таннер, по всей вероятности, был богат, а его отец — еще богаче. Каждый раз, когда Фокс пыталась понять, сколько же это — пятьдесят тысяч долларов, она вставала в тупик. Вчера вечером, когда она помогала Пичу перенести мешки с деньгами, она согнулась под их тяжестью. Каждый мешок весил по крайней мере двадцать пять фунтов. Никогда в жизни Фокс еще не приходилось видеть такую кучу денег или быть знакомой с человеком, которому такие деньги принадлежали.
Но то, как у нее замирало сердце и прерывалось дыхание, когда он стоял слишком близко, не имело ничего общего ни с деньгами, ни с образованием, ни с манерами. Она подозревала, что мурашки по спине бежали по совершенно другой причине. Виной тому были его широкие плечи, загорелые руки, стройное мускулистое тело и исходившая от него сила.
А она просто легкомысленная девчонка, подумала она, вздохнув.
Утром, когда Таннер брился, он заметил, как у него изо рта идет пар и зеркало потеет от его дыхания. Они забрались довольно высоко в горы, и ночи здесь были холодными, а на рассвете земля и валуны покрывались сверкающим на солнце инеем. В морозном воздухе обострились все запахи, и овсянка, жареная ветчина и крепкий кофе еще никогда так вкусно не пахли.
Вытерев лицо, Таннер поправил воротник, застегнул рубашку, поднял подтяжки и, надев куртку, сел у костра. Было приятно чувствовать его тепло у себя на лице и пить горячий ароматный кофе.
