Он задал этот вопрос беззаботным тоном, будто не придавая особого значения ее ответу.
— Сознание вины не позволит моему отцу допустить, чтобы его единственное дитя жило в благородной бедности, как только он узнает о ваших злополучных обстоятельствах, — ответила она сухо.
Из горла лорда Клейборо вырвался какой-то странный прерывистый звук, который, как она поняла, он попытался выдать за смешок. Амелия прекрасно знала, что ему неприятно об этом говорить. И конечно, понимала его смущение достойного и уважающего себя человека, сталкивающегося с публичным обсуждением его бедственных обстоятельств.
Если джентльмен не способен содержать жену и детей так, как подобает членам привилегированного аристократического общества, то он оценивается светом крайне низко. Джентльмен, оказавшийся в столь незавидном положении, мог рассчитывать только на выгодную женитьбу, и Амелия знала, что брак с ней был бы весьма выгодным. Но лорд Клейборо хотел жениться на ней не только ради финансового благополучия, которое она могла ему принести. Он понимал ее потребность сохранить независимость. Понимал, что их брак будет основан не на страсти, а на уважении и дружеском взаимопонимании. И в самом деле, этот брак был бы идеальным.
Приблизившись к ожидавшим их экипажам, они обменялись еще несколькими словами, договорившись о том, что он будет ждать вестей от Амелии по ее прибытии в Девон. Потом, слегка сжав ее руку, он помог ей сесть на мягкое сиденье, обитое плюшем цвета красного бургундского вина. Чарлз щелкнул вожжами, направляя в обратный путь пару одинакового цвета гнедых, а лорд Клейборо скрылся в своем старомодном ландо. Они не обменялись долгими томными взглядами, и именно такие отношения предпочитала Амелия.
Томас считал гостиную своей любовницы слишком женственной — даже для жилища дамы — и слишком заставленной безделушками. Ничего не подозревающий гость мог бы впасть в ступор при виде столь откровенной демонстрации вкуса или… безвкусицы. В этом небольшом пространстве было трудно двигаться из-за нагромождения выставленных напоказ вещей: пышных бархатных занавесей, изобилия статуэток и бронзы на шифоньере, многочисленных подставок для ног и шкатулок с принадлежностями для шитья, разбросанных на полу. Не говоря уже о том, что у него в глазах рябило от пестроты кричаще ярких красно-зелено-золотых цветастых обоев.
К счастью, его уязвленным чувствам не пришлось долго страдать от этой дисгармонии. Через несколько минут после его прибытия в комнату впорхнула мисс Грейс Хауэлл. Это была красивая женщина — маленькая, светловолосая, с орехово-карими глазами и соблазнительной фигурой. Сегодня на ней было бледно-зеленое шифоновое платье с вызывающе дерзким декольте, позволяющим видеть плечи и дающим возможность заглянуть за вырез.
— Гм-м, Армстронг, ты так хорош, что тебя впору съесть, — проговорила она низким знойным голосом.
Обхватив рукой его шею, она притянула его к себе, собираясь поцеловать. Он не видел ее уже две недели, и то, как ее язык нырнул в его рот и принялся заигрывать с его языком, переплетаясь с ним в долгом и страстном поцелуе, означало, что в этот вечер удовлетворить ее будет нелегко.
Томас позволил себе роскошь отдаться этому поцелую, но, когда ее пальчики принялись шарить по застежке его панталон, он нежно, но решительно отстранил ее.
— Не хочу, чтобы кто-нибудь из твоих слуг застал меня за этим занятием в твоей гостиной, — пробормотал он хрипло.
Ослепив его кокетливым взглядом карих глаз, полных томления, Грейс захлопала ресницами и спросила:
— Тогда что мы здесь делаем?
Она взяла его за руку, повернулась на каблуках и повела по узкому коридору, а потом вверх по лестнице.
Томас оценил покачивание ее роскошных бедер. Достигнув спальни, они направились прямо к кровати под пологом. Г рейс упала на нее и быстрым движением руки притянула его к себе.
Их губы встретились, жадные и ненасытные, влажные языки требовательно переплелись. Мгновенно их одежда оказалась разбросанной по ковру. Грейс в своей страсти действительно оказалась ненасытной. Она сжала его ягодицы и громко застонала, когда он вошел в нее.
Томасу последние две недели тоже показались долгими. Он ласкал ее возбужденные отвердевшие соски и ловил губами ее тихие стоны. Голова Грейс металась по подушке, когда он снова и снова овладевал ею. Она вскрикнула, испытав пик наслаждения, и ее пронзительный крик эхом отразился от стен, а тело снова и снова содрогалось в конвульсиях страсти.
Насытившись ею, Томас отодвинулся от обмякшего тела Грейс и лег на спину. Грудь его равномерно поднималась и опускалась, он наслаждался отдохновением и покоем. Уголком глаза он видел, как Грейс медленно повернулась на бок, лицом к нему, и томным жестом провела рукой по его груди. Ей хотелось ласк, он же, удовлетворенный, жаждал одного — оказаться в одиночестве в собственной постели.
И тут в его голове с кристальной ясностью зазвучал язвительный голос леди Амелии, объявлявшей всем, находившимся в пределах слышимости, что он, Томас, слишком самовлюбленный, чтобы думать о чьем-то удовольствии, кроме своего собственного. И, слыша ее голос, звучавший в его мозгу, он, вместо того чтобы вскочить с постели, одеться и отправиться домой, как намеревался сделать, неохотно позволил любовнице ласкать себя.
— Ты останешься на ночь? — промурлыкала она удовлетворенным голоском.
— Не могу. Завтра я отправляюсь в Девон, — сказал он, поворачивая голову на подушке, чтобы видеть ее лицо. — Это еще одна причина, почему я явился: чтобы сообщить тебе об этом лично.
На мгновение ее рука замерла над его пупком, и Томас понял, что совершил ошибку.
Грейс села и выпрямилась так стремительно, что ее пышные груди качнулись и ударили ее по ребрам.
— Ты уезжаешь в Девон?
Томас подавил дрожь, вызванную пронзительностью ее голоса. Господи! Ну почему бы ему было просто не отправить ей записку?
Он тоже принял сидячее положение и провел рукой по волосам.
— В самом начале наших отношений я говорил тебе, что это время года я обычно провожу дома и занимаюсь делами.
Но его слова не достигли цели. Следующие несколько минут Томас вполуха слушал жалобы Грейс на то, что в последние месяцы его визиты к ней становились все реже и реже, что она чувствует себя заброшенной. Эта чертова кукла говорила не как любовница, а как жена. Но он никак не мог взять в толк, чем она могла быть недовольна. Он поселил ее в прекрасном доме в модной части Лондона. Каждый месяц выделял ей кругленькую сумму на обеспечение ее комфорта, открыл счет на ее имя в лучших магазинах города. У нее было полно драгоценностей, и он сопровождал ее в лучшие по эту сторону Атлантики места развлечений. Чего еще она могла желать? Ну, возможно, ей хотелось, чтобы он проводил с ней больше времени, но Томас не имел намерения потрафлять ей в этом, а она не имела права этого требовать.
