Он поймал себя на том, что с нетерпением ждет каждого робкого, но в то же время доверчивого взгляда, который она устремляла на него.
Казалось, Савийя решила, что он обладает большим авторитетом, нежели Коллингтон, и, более того, ценила его мнение гораздо выше, чем мнение остальных.
А ведь Коллингтон буквально захлебывался от восторга, осыпая ее похвалами!
— Она просто великолепна! — повторял он снова и снова. — Никто и никогда не поверил бы, что она — цыганка, а не отпрыск самого что ни на есть аристократического семейства! Она — живое подтверждение наших слов о том, что настоящую леди делает не голубая кровь, а воспитание и образование.
— И чуткость, — добавил маркиз.
— Конечно, — сразу же согласился его друг. — Савийя необычайно чутка и восприимчива ко всему, что делается и говорится рядом с ней.
— Вы — прирожденная актриса, — сказал как-то девушке маркиз, на что та ответила:
— По-моему, хорошая игра определяется тем, что исполнитель пропускает свою роль не только через голову, но и через сердце. Танцовщица должна глубоко переживать те чувства, которые передает в танце, так что, наверное, мне это дается легче, чем другим, не занимавшимся исполнительским искусством.
Эта слова Савийи подали маркизу мысль попытаться провести сэра Элджернона еще один раз — и этот план касался только его самого и Савийи, а не Чарльза Коллингтона.
Все заметно облегчалось тем — Савийя сообщила ему это с нескрываемым изумлением, — что ее отец перестал возражать против того, чтобы она приходила к маркизу домой, — и это несмотря на то, что ему стало известно о его приезде! Более того, он одобрил их план, по которому Савийе предстояло сыграть роль русской аристократки.
— А почему ваш отец изменил свое отношение ко мне? — спросил маркиз.
— Не знаю, — ответила Савийя. — Я ожидала, что он рассердится и запретит мне принимать участие в вашем маскараде, но мой рассказ его только позабавил, и он велел мне постараться сыграть мою роль, чтобы вы выиграли ваше пари.
Немного помолчав, она добавила:
— Мне кажется, он отнесся к этому так же, как к выступлениям в частных театрах Москвы и Санкт-Петербурга.
— Вы там выступали? — заинтересовался маркиз.
— Только чуть-чуть, — призналась она. — Среди цыганок, живущих в этих городах, огромное количество знаменитых танцовщиц и певиц. Мне иногда давали небольшие роли, но не из-за того, что я особо хорошо с ними справлялась, а исключительно благодаря репутации моей матери. — Мне бы хотелось, чтобы вы мне обо всем рассказали! — сказал тогда маркиз.
Однако они были настолько заняты приготовлениями к приезду сэра Элджернона Гиббона, что времени для продолжения разговора на эту интересную тему у них не нашлось.
Хобли закончил сложный узел на белом накрахмаленном галстуке маркиза и отступил на пару шагов, чтобы оценить свое произведение. При этом он сказал:
— Думаю, мне следует сказать вам, милорд, что мистера Джетро видели в деревне.
— Когда? — резко спросил маркиз.
— Он был там вчера, милорд, — ответил Хобли. — Один из лакеев, ходивший сегодня утром перед ленчем на почту, сказал, что его экипаж вчера стоял перед «Зеленым человеком».
— Что ему могло понадобиться в деревне? — осведомился маркиз у своего верного камердинера.
— Не могу понять, милорд. Казалось бы, если уж мистер Джетро оказался поблизости, ему следовало бы нанести вашей милости визит, но, насколько я понял, он вел расспросы.
— О чем?
— О затянувшемся пребывании вашей милости в деревне, а еще — о мисс Савийе.
— А почему это может интересовать его? — проговорил маркиз, обращаясь скорее к себе самому.
Когда Хобли ничего на это не ответил, он спросил у него:
— А как вы об этом узнали?
— Генри, третий лакей, милорд, был вчера в «Зеленом человеке», когда туда зашел мистер Джетро. С ним было двое мужчин — Генри они показались довольно грубыми и неотесанными.
— И он слышал их разговор?
— Ему это было нетрудно, милорд. Насколько я понял, мистер Джетро разговаривал с хозяином о вашей милости. А этим утром его видели беседующим с Бобом.
— И кто такой этот Боб? — поинтересовался маркиз.
— Новый помощник буфетчика, — объяснил Хобли. — Мистеру Берку никак не удавалось найти нового и он взял этого паренька: тот сказал, что он из Сент-Олбенса. Я поговорил об этом с мистером Берком, и мы решили, что в таком случае нам было бы лучше обойтись без услуг этого Боба.
— Вы считаете, — медленно проговорил маркиз, — что он передает мистеру Джетро информацию?
— Меня бы это не удивило, милорд. Видели, как Боб брал у него деньги.
— Тогда увольте его немедленно! — резко сказал маркиз. — Вам прекрасно известно, что я не допускаю, чтобы мои люди принимали взятки.
— Мы не можем знать наверняка, ваша милость, что Боб был знаком с мистером Джетро прежде, чем они разговаривали в «Зеленом человеке», но мистер Берк сказал мне, что рекомендация, по которой Боба приняли к нам, была подписана лордом Портгейтом. А милорд не может не знать, что лорд — близкий друг мистера Джетро.
Маркиз вспомнил распутного и вечно пьяного молодого пэра, которого часто видел в обществе своего кузена.
— Увольте этого парня! — коротко приказал он и, надев с помощью камердинера идеально подогнанный по фигуре вечерний фрак, спустился вниз.
За обедом присутствовало только трое: сэр Элджернон Гиббон, Чарльз Коллингтон и сам маркиз.
Главный повар просто превзошел себя, а вина — каждое к новому блюду — были превосходными. Поев, джентльмены задержались в столовой, чтобы выпить портвейна, а потом перешли в салон.
Они просидели там совсем недолго, когда в комнате появился дворецкий Берк. Подойдя к маркизу, он негромко сообщил:
— Неподалеку произошла неприятность с экипажем какой-то леди, милорд. Кажется, у одной из лошадей порвались постромки. Грумы говорят, что починка займет не больше получаса. Мне показалось, вашей милости следует знать, что около вашего дома в сломанном экипаже сидит дама.
— Тогда, конечно, ей не следует там оставаться, — сказал маркиз. — Пригласите ее в дом, Берк.
— Хорошо, милорд.
Когда дворецкий вышел, маркиз повернулся к своим друзьям и объяснил:
— Похоже, у нас гости. Интересно, окажется ли это кто-то из наших знакомых!
— Ужасно неприятно, когда у лошади рвутся постромки: с ней тогда трудно справиться, — сказал Коллингтон. — У меня так однажды было, когда я возвращался из Брайтона в Лондон. Чуть было не опрокинулся!
Никто не успел отреагировать на его слова: дверь открылась, и дворецкий внушительно объявил:
— Ее сиятельство княгиня Потоцкая, милорд.
Трое джентльменов дружно повернулись, чтобы посмотреть на элегантную леди, входившую в салон.
Леди, похоже, скинула в холле накидку: на ней оказалось ослепительное вечернее платье из изумрудно-зеленого шелка, украшенное нежным флером и прихваченное атласными бантами.
В Лондоне снова была введена мода подчеркивать талию — поэтому с первого взгляда было видно, что у вошедшей в салон незнакомки фигура просто идеальная.
Ее лицо было еще более ошеломляющим. Иссиня-черные волосы, уложенные на макушке в прическе по самой последней моде, представляли великолепную раму нежной белой коже. Ее дивные глаза казались необычайно большими и глубокими и занимали чуть ли не половину лица с тонкими и благородными чертами.
Шею незнакомки обвивало ожерелье с изумрудами (оно было извлечено из сейфа маркиза, поскольку представляло собой фамильную драгоценность). Такие же камни сверкали в розовых мочках ее ушек и на браслете, застегнутом поверх длинных лайковых перчаток.
Как хозяин дома, маркиз пошел навстречу гостье, чтобы поздороваться с ней.
— Разрешите приветствовать вас у меня в доме, ваше сиятельство! Я — маркиз Рэкстон. Глубоко сожалею о том, что с вами произошло столь неприятное происшествие.
— Мне посчастливилось, что это случилось у самых ворот вашего дома, — проговорила незнакомка удивительно музыкальным голосом с очаровательным иностранным акцентом. — Ваши грумы были необычайно услужливы, милорд. Я глубоко благодарна.
