Удивительно, но сейчас он испытывает глубокое волнение. Весьма несвойственное ему чувство.
Маркус всегда ненавидел мучительную неловкость, сопровождавшую неизбежный разрыв. А недавно он даже поймал себя на мысли, что жалеет времени и сил, которые необходимы на то, чтобы завести новую любовницу.
Трудно вызвать в себе энтузиазм к мероприятию, когда отлично знаешь, чем оно закончится. Маркус даже выработал в себе исключительный дар предвидения, с точностью предсказывая дату окончательного разрыва. Поэтому он все удлинял и удлинял промежутки между своими романами — до тех пор, пока мог сдерживать чисто физиологические потребности своего тела.
Да-да, главную трудность представляло бремя мужских желаний. Временами, в периоды меланхолии, Мастерс склонялся к мысли, что было бы неплохо полностью освободиться от страстей. Тогда он, вырвавшись из тесного мирка романтической чепухи, полностью бы посвятил себя научным размышлениям.
Он усмехнулся своим рассуждениям. Если он что-то и понял сегодняшним вечером — то лишь неспособность противостоять своим желаниям. Когти неудовлетворенной страсти до сих пор стискивали его чресла.
Впервые в жизни Маркуса нисколько не тревожили предстоящие усилия по обольщению новой любовницы. Если быть совсем откровенным — он даже с нетерпением предвкушал начало нового романа. Его интуиция подсказывала, что с Ифигинией все будет иначе, совершенно иначе…
Впервые Маркус не думал о неизбежном разрыве. Впервые готов был начать роман, не зная, когда и как он закончится. Одного этого было вполне достаточно для возбуждения аппетита.
Лениво потягивая бренди, Маркус размышлял о прелестях предстоящей страстной интрижки, обещавшей стать такой удивительной и непредсказуемой.
Интересно, как долго Ифигиния будет придерживаться своей дерзкой выдумки о планах по разоблачению вымогателя? Мастерс очень высоко оценил изобретательность этой особы. Она нашла поистине блестящий способ проникнуть в высшие круги лондонского общества.
Она, без сомнения, предполагала, что его не будет в Лондоне до конца месяца, и надеялась за это время обзавестись богатым любовником. Или же с самого начала хотела заполучить именно его?
Волнующее предположение, чрезвычайно польстившее Маркусу.
Он медленно повернул в руках бокал бренди. Что ж, он позволит миссис Брайт сколько угодно притворяться преследовательницей мифического вымогателя. Совершенно безобидная игра… к тому же будет забавно посмотреть, как долго леди сможет продолжать свои шарады.
Но в самое ближайшее время Маркус намерен поиграть с Ифигинией Брайт в другие, гораздо более интересные игры…
Почувствовав неприятную сырость, Маркус опустил глаза на пиджак — и застонал от досады при виде темного пятна, быстро расползавшегося по дорогой ткани.
Вскочив на ноги, Маркус снял пиджак и сунул руку во внутренний карман. Вытащил небольшой металлический предмет, с тревогой осмотрел его.
Да, приходится признать, что его последнее изобретение — надежная переносная гидравлическая ручка с резервуаром, рассчитанным на строго определенное количество чернил, — нуждается в серьезной доработке. За последние две недели он испортил уже третий пиджак.
Утром следующего дня Беннет вошел в столовую в тот момент, когда Маркус накладывал себе омлет с одного из расставленных на буфете подносов.
— Доброе утро, Маркус.
— Доброе утро. Ловелас сказал, что ты в Лондоне. Не ожидал. — Маркус поднял глаза на брата, готовый радостно улыбнуться, и изумленно вытаращил глаза:
— Черт побери, что с твоими волосами?
— Ровным счетом ничего, — обиженно насупился красавец Беннет. Подойдя к буфету, он принялся деловито поднимать крышки блюд. — Эта прическа сейчас в моде.
— Только у Байрона и его подражателей. — Маркус внимательно осмотрел тщательно всклокоченные кудри брата. В естественном состоянии волосы Беннета были, как и у Маркуса, абсолютно прямыми. — Напомни своему парикмахеру, чтобы он поосторожнее орудовал со щипцами для завивки, иначе, зазевавшись, рискует запросто спалить твою голову.
— Совершенно не смешно. Где сдобные булочки?
— На последнем подносе с краю, где им еще быть? — Маркус отнес свою тарелку с завтраком на стол и уселся. — Кажется, ты собирался провести целый месяц в Шотландии, в гостях у Гарри и его семьи.
Беннет сосредоточился на подносе с булочками.
— А ты, кажется, собирался провести месяц в Йоркшире.
— Я передумал.
— Вот и я тоже.
Маркус нахмурился:
— Случилось нечто заставившее тебя переменить планы?
— Нет. — Беннет не поворачиваясь перекладывал на свою тарелку омлет с другого подноса.
Маркус бросил тревожный взгляд на Беннета. Он слишком хорошо знал своего брата, у Беннета никогда не было от него секретов. Значит, что-то произошло.
Маркус практически один воспитывал брата после того, как восемнадцать лет назад умерла их мать.
Отец в то время был еще жив, однако Джордж Клауд младшим сыном интересовался еще меньше, чем старшим. Скучным оковам семейной жизни он всегда предпочитал собак, охоту и друзей в ближайшем кабачке.
Заниматься Беннетом было абсолютно некому — и Маркус взял эту обязанность на себя, как еще раньше взял на себя ответственность за управление отцовской фермой. С тех пор прибыльность хозяйства начала год от года стабильно расти — и все благодаря успешным экспериментам Маркуса с сельскохозяйственной техникой, удобрениями, способам обработки пашни и применению последних достижений племенного скотоводства.
Джордж Клауд возросшую прибыль от своей фермы тратил на покупку лучших собак и лучших жеребцов. Когда жена робко заикнулась о том, что неплохо бы отправить Маркуса учиться в Оксфорд или Кембридж, он немедленно оборвал разговор. Джордж Клауд вовсе не собирался расставаться с прибылью, которую приносила ему лучшая ферма в графстве.
Время от времени отец одобрительно похлопывал Маркуса по плечу, громогласно восторгаясь тем, что вырастил такого на редкость полезного сына. Иногда, — впрочем, гораздо реже, в неожиданном приливе отцовских чувств — он брал на руки маленького Беннета. Кроме того, он часто с удовлетворением отмечал, что оба сына, к счастью, унаследовали его могучее телосложение. Отец любил повторять при этом, дескать, хронические недомогания, вроде тех, которыми страдала миссис Клауд, — чертовски неприятная вещь. На чем, собственно говоря, и завершалась отцовская роль Джорджа Клауда в воспитании детей.
Мать мальчиков, чьи постоянные жалобы на здоровье носили весьма неопределенный характер и происходили скорее всего от меланхолии и переутомления, в один прекрасный день слегла с самой настоящей лихорадкой. Болезнь унесла ее в считанные часы. Маркусу было тогда восемнадцать лет. С двухлетним братишкой на руках он сидел возле постели умирающей матери…
