– Возможно, – согласился он.
– У меня сложилось впечатление, что вы скажете что угодно, лишь бы получить то, чего желаете.
– Потому что я, грубо говоря, – скотина?
– Именно это меня и беспокоит.
– Разве у вас есть сомнение относительно моих подлых намерений?
– Нет, но я – оптимистка, – сообщила Эмили. – И продолжаю надеяться, что ваше поведение станет лучше.
– Не будьте столь оптимистичны, – предупредил граф. – Я буду постоянно разочаровывать вас.
– Вряд ли. Я куда более высокого мнения о вас, чем вы о себе.
– Правда?
– Да.
От известия, что она весьма высокого мнения о нем, его сердце застучало, как у простофили. Ему отчаянно захотелось, чтобы она видела его таким, каким он желал стать.
– Как мне сохранить эту волну доверия?
– Мы можем начать с того, что вы не будете лгать мне. Я всегда могу сказать, когда вы это делаете.
– Можете? Как?
– Вы выглядите таким виноватым, – заявила девушка.
– Должно быть, я разучился скрывать свои мысли.
– Вообще-то вы делаете это весьма искусно, но когда речь идет о вас, у меня, непонятно почему, появляется второе чувство.
Этому существовало много убедительных объяснений. Он мог бы говорить о сексуальном магнетизме, когда не было причины апеллировать к здравому смыслу, или о том, как таинственно работает вселенная и некоторые вещи неизбежно должны случаться. Но если бы он понес этот бред, он проявил бы себя безумным романтиком, который верит в такую глупость, как любовь с первого взгляда, что он категорически отрицал. Страсть и неуправляемая пылкость погубили его семью, поэтому он будет разоблачать их власть на каждом шагу. Он не будет таким идиотом, чтобы вообразить, что влюбился в Эмили Барнетт.
Майкл остановился на самом простом объяснении.
– Это случается, потому что вы сходите с ума по мне.
– Вы слишком тщеславны.
– Быть тщеславным и говорить правду отнюдь не взаимоисключающие вещи.
– Вы настолько самодовольны, что полагаете, будто каждая женщина поражена вашей приятной внешностью?
– Само собой, – ответил граф.
– Тогда, предполагаю, вы считаете, будто каждая женщина в Лондоне умирает от желания устроиться на этой софе и быть осыпанной вашими поцелуями?
– А что может быть более возбуждающим?
– Вы не должны продолжать приставать ко мне, – рассерженно заявила Эмили.
– А почему?
– Потому, что это… это… невыносимо.
– Невыносимо?
– Это заставляет меня мечтать о других отношениях с вами, но я не могу забыть, что я – гувернантка.
– Вы гораздо больше, чем просто моя служащая.
– Нет, это не так.
Ему очень хотелось сообщить ей, сколь значительное место, неожиданно для него самого, она заняла в его жизни, но он не находил слов для этого. Да, она была гувернанткой в его доме, но она становилась другом, доверенным лицом и советчицей, а теперь он обретет в ней и любовницу. Никакой другой выход не казался вероятным и приемлемым.
Не в его натуре было отказывать себе в чем-либо, и он желал ее больше, чем кого-то еще за долгий-долгий период времени, и в то же время ему ненавистно было вообразить себя соблазняющим ее, словно стареющий распутник. Это была такая тривиальная, жалостная история: владелец имения навязывает себя ничего не подозревающей девице.
Можно ли было простить его вожделение? Когда его моральное состояние опустилось до такого недостойного уровня?
– Но я же просто целую вас, Эмили, – заспорил граф, хотя желал гораздо большего. – В этом нет ничего дурного.
– Для вас, заядлого распутника?
– И для вас, моя маленькая прелесть. – Она насупилась, и у нее вырвалось:
– Вы хоть представляете, как я наслаждаюсь, находясь вот так с вами? Или с каким волнением я жду, чтобы вы снова поцеловали меня?
Итак… она изнемогает, не так ли?
Он засмеялся:
– Вы настоящая шлюшка.
Она ударила его по плечу:
– Не издевайтесь надо мной.
– Я вовсе не издеваюсь.
– Вы считаете, что я распущенная.
Он удивился тому, что она так неправильно истолковала его слова.
– Вы не правы. Я думаю, что вы очень славная. Слишком славная для такого, как я.
– Так тяжело находиться здесь, в вашем доме, быть рядом с вами и… и….
Он заставил ее замолчать, положив ей на губы указательный палец. Он не мог выносить ее сопротивление, во всяком случае, тогда, когда осознавал, сколь ужасно было бы перейти границы приличия. Она легко может лишить его мужества, и тогда он не удержится от неверного шага.
– Я хочу узнать вас таким путем, – признался граф. – Подарите мне эту вашу часть.
– Мне очень трудно отказать вам.
– Отлично.
– Особенно когда мне так нравится все, что вы делаете со мной. Нужно быть святой, чтобы противостоять вам.
– А вы совсем не такая – вы очень человечная, поэтому с вашей стороны это лишь напрасная трата сил.
Он запечатлел еще один поцелуй на ее губах, быстро выйдя далеко за пределы, которых они достигли раньше. Она призналась, что рада повторить их сумасшествие, поэтому он намеревался показать ей, как все может происходить между ними. Он был готов так поразить ее, что она, не колеблясь, предастся распутству.
Он переместил их так, что она оказалась под ним, и он был поражен, как хорошо она подходила ему. Ее грудь была прижата к его, а ноги раскрылись так, что его торс очутился между ее роскошными бедрами.
Он возился с заколками в ее волосах, вытаскивая их и бросая на пол. Роскошные каштановые пряди рассыпались по плечам, и его страсть разгорелась еще больше. Он так жаждал ее!
– Я хочу дотронуться до вас, – сообщил Майкл.
– Где?
– Под платьем.
– Вам не следует этого делать.
– Я должен.
– О, я не могу отказать вам, – посетовала она. – Я действительно шлюха.
– Не вижу ничего плохого в шаловливом поведении – время от времени. – Он усмехнулся. – Это способствует становлению характера.
Его игривая рука попыталась проникнуть в ее корсаж и коснуться груди. Она была мягкой и податливой, и он ласкал и сжимал ее. Эмили не предприняла ничего, чтобы помешать ему, но даже если бы она пожаловалась, он ни за что бы не остановился. Он нежно сжал ее сосок, что заставило ее извиваться в крайнем возбуждении и привело в экстаз его фаллос. Он был близок к тому, чтобы извлечь ее из юбок и лишить девственности, чего сам отчаянно боялся.
Был ли он способен на это? Она подтолкнула его к самым высотам распущенности. Он был готов совершить самый ужасающий грех.
Он потянул лиф ее платья, опуская его, так что из корсета появилась ее грудь. Шелковистый холмик был молочно-белый, сосок восхитительного розового цвета, и он провел по нему языком.
