— Сегодня только последний дурак разъезжает по Франции безоружным, — сказал Чарльз, рассчитывая испугать людей и свести бунт к обычной попытке разбоя.
Мария видела весь этот ужас, слышала возбужденные, злобные выкрики крестьян. Задрожав от страха, она стиснула зубы и закрыла уши руками.
До этого момента она восхищалась выдержкой Чарльза в обращении с бандой, но, когда он взмахнул пистолем, ахнула от ужаса. Поняв, что одному человеку, даже вооруженному, не устоять против разъяренной толпы, она мгновенно что-то сообразила и трясущимися руками достала из ридикюля маленькую баночку румян.
Закутавшись в плащ, надвинув на голову капюшон и придерживая его края, чтобы были видны одни глаза, она вышла из кареты. Все взгляды устремились на нее.
Встав рядом с Чарльзом, Мария почувствовала напряжение, с каким он сдерживал свой гнев, прикрывая его внешним спокойствием, поняла, что потом ей придется выслушать от него серьезные упреки.
Она ничего не ощущала, кроме страха, но под грозными взглядами и наглыми ухмылками постаралась его скрыть, хотя колени у нее дрожали. Несмотря на самообладание, она отчаянно боялась, убежденная, что эти злодеи готовы жестоко расправиться с ними обоими.
Мария исподволь растерянно взглянула на Чарльза. Тот стоял совершенно неподвижно, не теряя присутствия духа, и показался ей совершенно чужим, незнакомым и мрачным человеком.
Вдруг один бородатый крестьянин толкнул в бок своего вожака:
— Смазливая девчонка, верно? Только стоило бы посмотреть на нее целиком, без этого капюшона.
— Верно! Она придаст нашей компании шика, — поддержал его другой.
Стоявший рядом с ним злобный, беззубый парень пронзительно свистнул в знак согласия и потряс в воздухе палкой.
Под гневным взглядом Марии бородатый вразвалку обошел вокруг нее, похотливо причмокивая. Затем протянул костистую руку и властным жестом потянул за капюшон.
— Я — Красавчик, — сказал, он.
Она раздраженно оттолкнула его руку:
— Это как посмотреть!
Толпа разразилась оглушительным хохотом.
— Это не имеет отношение к его внешности, — проворчал вожак. — Это его прозвище, Красавчик. Так его зовут. — Он мрачно смотрел на нее. — Далеко едете?
— Да, на побережье. Доктор рекомендовал по причине моего здоровья, понимаете? — Когда бородатый снова протянул к ней руку, она ожгла его яростным взглядом. — Я бы не советовала вам касаться меня. Вы можете пожалеть об этом. Я еще не до конца оправилась от оспы.
Маленькие глазки вожака забегали от Марии к Чарльзу и назад.
— Это правда? Не похоже, чтобы с нею было что-нибудь не так.
Словно в ответ на его вопрос, Мария откинула капюшон и с удовлетворением увидела, как люди испуганно отпрянули. Уже почти совсем стемнело, поэтому они могли рассмотреть только редкие красные пятна на ее лице, которые она нанесла с помощью румян, надеясь, что их примут за отметины оспы.
Люди в ужасе попятились, опасаясь заразиться этой смертельной болезнью.
Выражение лица Чарльза не изменилось, он лишь слегка приподнял брови.
— Жена говорит правду, — сказал он. — Как видите, лицо ее поражено не так уж сильно, но доктор посоветовал ей не вступать в контакт с людьми, опасаясь, что она еще заразна. Мари, вернись в экипаж, — приказал он, не сводя глаз с бандитов.
Мгновение помедлив, Мария подчинилась, почувствовав в его голосе стальные нотки.
— Что ж, господа, — любезно сказал Чарльз. — Можете спокойно возвращаться к своим женам и детям. В противном случае мне ничего не остается, как вышибить вам мозги!
Он поднял свой пистоль, а мушкетон, нацеленный на толпу уверенной рукой Пьера, выглядел еще более убедительно.
— Судя по картине, которую представляет собой дом вашего сеньора, сегодня вы натворили достаточно зла, — тихо и веско проговорил Чарльз. — В последнее время мне было недосуг заниматься охотой, которую я так люблю, так что не советую вам следовать за мной.
Затем он повернулся на каблуках и спокойно, не выказывая спешки, поднялся в экипаж. За ним никто не последовал. Он в этом не сомневался, но не мог бы уверенно сказать, боялись ли смутьяны быть застреленными или опасались заразиться от Марии.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он, усаживаясь напротив и приказав Пьеру ехать дальше, оставив позади пылающее поместье.
— Сейчас уже лучше. Но когда вы вышли из кареты, я думала, что пришла наша смерть.
— Могло обернуться и так. Я же велел вам сидеть в карете.
— Да, но я должна была что-то делать. Мне стало так страшно.
— Но вы этого не показали, стало быть, мужества вам не занимать. И конечно, ваша выдумка про оспу просто гениальна! — Он протянул ей белоснежный платок. — Теперь можете стереть эти пятна, они уже сослужили свою службу. Я вижу, вы обнаружили мой второй пистоль. Вы умеете им пользоваться?
— Сумела бы, если бы пришлось, — ответила Мария, ожесточенно стирая румяна с лица. — Меня научил стрелять один грум из замка.
— Кто знает, может, это пригодится! Но, Мария, прошу вас, выслушайте меня внимательно. — Глаза его стали строгими, когда он очень тихо и внушительно заговорил: — Если вы не стремитесь преждевременно умереть, больше ничего подобного не делайте. Из-за вашего безрассудства мы оба могли погибнуть. Это было глупо. Как вы посмели ослушаться моего приказания?
Под его тяжелым взглядом Мария залилась горячим румянцем и сначала забилась в уголок, но затем одернула себя и самолюбиво вздернула подбородок.
— Ослушаться вашего приказания? — с негодованием воскликнула она. — Прошу прощения за самовольство, но, думаю, спасла нас моя сообразительность, а вовсе не ваш пистоль!
— Что бы вы ни думали, но я держал ситуацию под контролем. Как может человек принять хладнокровное решение, когда женщина, которую он стремится защитить, выкинула такой фокус! Ваша выходка могла все испортить!
Ей хотелось кричать на него, объяснить, как она испугалась за него, но слова замерли у нее на устах, и она только пробормотала:
— Об этом я не подумала.
— Оно и видно. Когда я отдаю приказание, вы не должны подвергать его сомнению. Для меня это вопрос принципа. — Он видел, как Мария сердито насупилась. — Больше не смейте меня подводить!
Испуг Марии сменился негодованием, и она холодно отвернулась. Он в бешенстве уставился на ее профиль, думая о том, что ее появление перед разнузданной толпой могло привести к страшным последствиям. Но еще больше он проклинал себя за то, что не ожидал встречи с обезумевшими повстанцами. Ему нужно было приказать Пьеру следовать в объезд деревни, а он, забыв об опасности, слишком торопился добраться до гостиницы.
