Он вновь налил Джозефу бренди.
– Тост за мою дочь!
Оба встали и выпили. Джозеф нахмурился, обратившись к прежним мыслям.
– Но я ей не нравлюсь, полковник. Она избегает меня.
– Фи, дорогой мой! Таковы женщины. Вы должны действовать не спеша. Почитайте ей стихи; они любят это. Спойте с ней дуэтом, преподнесите ей цветочки, поглазейте на нее с любовью во взоре, но уважительно. Не напугайте ее.
Джозеф выглядел опустошенным, и Аарон продолжал:
– Поступайте в точности, как я говорю, и вы увидите. Уступайте ей. Извините меня за то, что я скажу, но вы чуть-чуть высокомерны. Женщины любят комплименты и приятные речи.
Джозеф поразмыслил над всеми рекомендациями полковника и, наконец, кивнул:
– Попытаюсь сделать так, как вы советуете.
Аарон похлопал его по плечу. «Жаль, что он так серьезен, – думал он. – Тео должна научиться слегка оживлять его». И все же с высоты своего положения он чувствовал по отношению к своему предполагаемому зятю определенную симпатию, ибо тот должен стать членом семьи Бэрров.
Через несколько дней Тео призналась себе, что м-р Элстон изменился и стал приятнее, чем казался при первом знакомстве, и она умерила свою враждебность. Она начала относиться к нему с холодным достоинством, которое постепенно таяло и уступало место терпимости. Ибо Джозеф, в свою очередь, относился к ней так, будто она была одной из статуэток стеклодувного производства барона Штигеля и могла разбиться от прикосновения. В разговорах они никогда не касались сцены в саду, и память о ней потускнела.
После того, как ему разъяснили, что к чему, Джозеф понял, что сильно влюблен в нее, но его врожденная леность в сочетании с нервозностью мешала ему сделать какие-то попытки к сближению.
Летние дни проходили весело, и Тео привыкла к его постоянному присутствию. Они много катались верхом по песчаным холмам и лесам острова Манхэттен. Джозеф был хорошим наездником и лучше всего чувствовал себя в седле, так как при этом грузность и неуклюжесть были менее заметны.
Он не умел читать стихов или петь с ней дуэтом, но зато он умел слушать, что и делал обычно. Хотя музыка утомляла его, он слушал с отменной деликатностью, наблюдая за округлостью ее пухлых ручек или очаровательной линией подбородка, когда она преодолевала инвенции Баха или еще что-то, называемое ею сонатой молодого немца по фамилии Бетховен.
Натали держалась в стороне. Она поняла ситуацию, и хотя считала молодого плантатора немного угрюмым и довольно скучным, в целом она одобряла план папы Бэрра. Судя по всему, мистер Элстон был самой подходящей партией.
На кухне слуги держали пари насчет свадьбы, а в гостиных Нью-Йорка проявляли немалый интерес к предстоящему браку.
Лишь Теодосия ничего не замечала.
Первого августа Джозеф неожиданно сделал ей предложение. Памятуя о советах Аарона, он попытался склонить Тео прогуляться в какое-нибудь романтическое местечко. Но по молчаливому согласию оба избегали сада, а в вечернее время у него не хватило изобретательности, так что подходящий момент подоспел, когда на небосклоне вовсю сияло полуденное светило, а они только что слезли с лошадей и находились возле конюшни.
Признавшись, что она проголодалась, Тео направилась было к молочной ферме, чтобы выпить стакан холодного молока, когда он удержал ее за руку.
Она удивленно обернулась.
У него было красное от жары и верховой езды лицо. Сбившиеся в пряди темные завитки волос прилипли ко лбу.
– Мисс Бэрр… Тео, мне нужно что-то сказать вам, – выдохнул он.
– А это не подождет до дома? – спросила она, забавляясь.
– Нет! – крикнул он в приступе отчаяния. – Вы должны выслушать меня сейчас.
– Тихо… слуги, – рассмеялась она, уже предчувствуя что-то неладное.
Он провел ее по тропинке за угол молочной фермы, подальше от любопытных глаз мальчика-конюха.
– Теодосия, я очень нежно к вам отношусь; вы не окажете мне честь стать моей женой? – он проговорил это разом, на одном дыхании. Она сдержала готовый вырваться смех, осознавая, что сказанное им прозвучало так, словно он зубрил эту речь в течение нескольких дней, – а ведь так оно и было.
– Вы очень добры, мистер Элстон, и я чрезвычайно благодарна за честь, оказанную мне, – ответила она, – но я не собираюсь выходить замуж. Теперь, – улыбнулась она, переходя на обычный тон, – пойдемте в дом.
Секунду он был в замешательстве.
– Идти в дом?
– Да, я хочу изменить своей привычке. Затем я пошлю Алексиса приготовить вам ромового пунша; он будет прохладным, – добавила она, зная, как он любит эту смесь.
– Но вы мне не ответили. Я хочу жениться на вас.
– Ответила. Я очень высоко ценю оказанную мне честь, но у меня нет намерения выходить замуж.
Он нахмурился.
– Вы прекрасно знаете, что это чушь. Фактически мы обручены. Все относятся к нам именно так. Я не заводил об этом речь, потому что ваш отец сказал, что я должен дать вам время подумать.
Она резко повернулась, глядя на него во все глаза.
– Мой отец! – воскликнула она. – Вы говорили с отцом?
– Конечно. В день моего приезда. Он дал мне разрешение просить вашей руки. Нет, более того, он сказал, что мое сватовство ему весьма приятно.
– Я этому не верю! – Ее голос пылал гневом, и в нем звучал неожиданный испуг.
Сбитый с толку, он потянулся к ее руке. Она вырвала ее и, спотыкаясь, бросилась по тропинке к дому.
Аарон что-то писал в библиотеке, когда она ворвалась к нему. Голова его склонялась над столом. Она не стала ждать, пока он обернется, и, задыхаясь, выпалила:
– Это правда, что ты хочешь, чтобы я вышла за Джозефа Элстона, и что ты ему об этом сказал?
Он промокнул написанную фразу, закрыл портфель, подошел к ней и обхватил ее лицо обеими руками:
– Совершенно верно, – спокойно сказал он. – И, моя дорогая девочка, скажу, почему.
Он объяснил ей причину. Не всю правду, но близко к правде. Используя холодную логику, он одновременно и убеждал ее силой своего голоса, которому трудно было не повиноваться. Он говорил битых два часа, пока она не почувствовала, что потерпела поражение и не может устоять перед его лаской и безжалостной целеустремленностью.
– Но я не люблю его, – стонала она.
– Это ребячество, Тео. Любовь между мужем и женой рождается на почве взаимных интересов, товарищества и детей. Если ты имеешь в виду, что не питаешь страсти по отношению к нему, то я скажу тебе, что это очень хорошо. Страсть – преходящая вещь, фокус природы, и ничего больше.
– Но я не хочу покидать тебя. Я никогда не думала… что ты позволишь мне уйти.
Боль, прозвучавшая в ее голосе, задела его за живое, и все же он упорно продолжал:
