Наталья Соловьёва - Жизнь за ангела

 Если перевести на русский очень точно и дословно, то это выглядело бы так:

 Погода начала быстро портиться. Стоял октябрь, шел мелкий противный дождь, и осенние листья сминались под нашими сапогами

 Зима 42-43 годов выдалась не менее холодной и жестокой, чем зима 41 года. Ежась от холода, переминаясь с ноги на ногу, я уже в который раз проклинал эти русские морозы.

 Даже стрелять было тяжело, пальцы просто примерзали к спусковому крючку. 

 Новый год мы встретили в землянках, притащили ель, навесили на нее бумажных фонариков, железные гильзы. Вилли нарядился русским дедом морозом, приклеив бороду из ваты и надев шапку ушанку. Нам выдали пайки из тушенки, конфет, плитки швейцарского шоколада, портвейна, а офицерам хорошего вина.

 В январе поползли слухи, что шестая армия окружена и дела под Сталинградом совсем плохи. 2 февраля фельдмаршал Паулюс капитулировал и сдался в плен. Немецкая армия была разгромлена и потерпела сокрушительное поражение. 330 тысяч солдат и офицеров! 22 дивизии! 91 тысяча попавших в плен – таковы были наши потери. В Германии был объявлен траур, по немецкому радио передавали только классическую музыку. Моральный дух наших солдат сильно упал и уже никто не надеялся на быструю и скорую победу. То и дело кто-то ворчал, высказывали недовольства, но все в втихаря, травили анекдоты про наше командование, а то и самого Гитлера. Только не дай Бог, если это кто-нибудь тебя продаст! Ничем хорошим это не сулило. Нас предупредили, что за попытку сдаться в плен, без особых на то причин, если не вынуждают крайние обстоятельства, предательство – расстрел. А за подрыв морально боевого духа, неугодные анекдоты – штрафной батальон под ведомством и управлением «СС». То же самое, что у русских, штрафбаты и НКВД. Семью могли лишить пайка и небольшого денежного довольствия, которое составляло 180 марок.

 Таких кто рисковал, было немного. Я тоже много чего хотел бы сказать, но предпочел придержать свой язык, так как положиться было не на кого. Чем дальше, тем больше копилось во мне недовольства, тем больше все надоедало, тем больше я понимал всю абсурдность и безвыходность нашего положения. Представьте себе, они там, в Берлине, а мы погибаем неизвестно за что, пачками замерзаем в окопах, утопаем в грязи, кормим вшей, ради чего?  Некоторые вещи я мог предвидеть наперед, моя интуиция мне подсказывала, что ничем хорошим это не закончится. Что будет если русские войдут в Германию? А они это непременно сделают, если победят, тут даже к гадалке не надо ходить. Страна будет разрушена, что ждет ее потом неизвестно. Пока шли бои в Сталинграде, англичане и американцы выжидали кто победит, не решаясь открыть второй фронт, как проститутки, заключая с нами сепаратный мир! Это вело к затягиванию войны, длительной и мучительной агонии Третьего Рейха. Кто знает? Если нацистский режим был свергнут раньше, и мы подписали бы акт о капитуляции, то оккупации Германии советскими войсками могло бы и не быть. В случае нашей победы Япония так же напала бы на Советский Союз.

 Главное, что выхода из столь бедственного положения не было, и я это понимал. Куда не кинь, везде клин! Чем дальше, тем больше я симпатизировал большевикам, хотя боялся в этом признаться. Нет, не сказать, что я их сильно любил, но и не ненавидел тоже. Даже войну со стороны русских считал более справедливой. Кто на кого напал? Сталин тоже был не лучше, но из двух зол выбирать? Во мне копилась элементарная злость, которая должна была выплеснуться. Не забывайте про мой характер, я как журналист был ужасно вредный, готовый высмеивать и подвергать критике все вся, а если мне затыкали рот, лишали свободы слова и мнения?! Вот, вот!

 Наверное, то что была во мне русская и польская кровь, давало о себе знать, что-то тянуло меня к этим корням. Я полюбил эту землю, с ее бескрайними просторами, зелеными  лесами, белоствольными березами, рассветами и закатами, уникальной культурой и самобытностью. Как никто другой, я понимал русский характер, русский юмор, загадочную русскую душу. Вот уж действительно, что русскому хорошо, то немцу смерть.

 Наконец, еще одну холодную русскую зиму мне удалось пережить. Слава Богу! Без каких либо серьезных последствий, болезней, тяжелых ранений и травм. Мне везло, как окажется до поры до времени.

 В марте, нашу дивизию в составе 2-й танковой армии и 46-го танкового корпуса направили в Орловскую область. С одной стороны хорошо, что дело шло к теплу, а с другой ничего хорошего, чуяло мое сердце, что что-то намечается, так оно и было. То, что теряло наше командование зимой, то отчаянно пыталось наверстать в летнюю компанию.

 Значит опять будет битва, будут бои, будет жарко. В ставке Гитлера разрабатывался план операции «Цитадель» и 15 апреля он был подписан и утвержден. Получалось так, что советские войска были сосредоточены как бы дугой, между двумя выступами, Орлом и Курском,  если эту дугу обогнуть, то можно было бы замкнуть кольцо окружения. Две немецкие армии должны были ударить одновременно с двух сторон, навстречу друг другу. Мы находились на северном фасе, поэтому должны были продвигаться к Курску со стороны Орла. Командовал северной группировкой, фельдмаршал Модель.

 Первоначально наступление планировалось на май, предположительно на 3-е мая, но не состоялось, и было отложено. Мы ждали приказа в самое ближайшее время, он мог быть отдан в любой момент! Пока мы готовились к наступлению, русские укрепляли оборону. Противостояние постепенно нарастало, стычки возникали то тут, то там, обе стороны испытывали друг друга на прочность, проводили разведку, в том числе и боем. Не было покоя и нам. Начальство то и дело нас дергало, загружало работой по самые уши, начиная с середины апреля, это очень меня раздражало. Поскольку считалось, что наступление ожидалось с 3-го по 5-е мая, то и разведка велась усиленно. Нам поставили задачу взять «языка», но мы ее не выполнили. За русским «языком» мы охотились уже третью неделю! Жуть как нам не везло. Рано или поздно, нам должно было за это попасть от начальства, наконец, оно рассвирепело.