Приняв такие меры предосторожности, он мог спокойно наблюдать за Хеленой, не опасаясь, что она заметит его и убежит.
И вдруг она увидела его, но слишком поздно, чтобы незаметно исчезнуть. Общественное мнение работало на него, а она была слишком горда, чтобы устраивать сцену на публике.
Поэтому ей пришлось улыбнуться и присесть в глубоком реверансе, а он поклонился и помог подняться. Взяв ее руку, он запечатлел на ней поцелуй.
Глаза ее вспыхнули гневом, но она сумела его скрыть, изобразив вежливую улыбку. Подчеркнуто высокомерно она подняла голову.
— Добрый день, ваша светлость. Решили подышать воздухом?
— Нет, моя дорогая графиня, я приехал ради удовольствия увидеть вас.
— Это правда? — Она ждала, когда он отпустит ее руку, и не стала вырывать ее, как в прошлый раз.
Он оглядел собравшихся вокруг нее мужчин; все молодые, но не такие могущественные, как он.
— Это правда, — ответил он ее словами и посмотрел на нее внимательно. — Полагаю, эти джентльмены простят нас, графиня? У меня появилось желание полюбоваться Серпентайном в вашей приятной компании.
Он увидел, как ее грудь стала бурно вздыматься от возмущения, и в его жилах вскипела кровь. Снова оглядев ее поклонников, он небрежно кивнул, совершенно уверенный, что никто не осмелится скрестить с ним меч.
Неожиданно он увидел мадам Тьерри. Она стояла недалеко от Хелены, он не сразу ее заметил. К его удивлению, она улыбнулась ему, затем повернулась к своей подопечной.
— Очень кстати, моя дорогая, что так получилось. Ветер слишком сильный, ты можешь простудиться. Я уверена, что герцог потом проводит тебя до нашей кареты. Я буду ждать тебя в ней.
Себастьян не мог сказать, кто был удивлен больше — он или Хелена. Он покосился на нее, но она тут же скрыла свое удивление под маской безразличия. Однако на ее прекрасных губках появилась кривая усмешка, и она, попрощавшись со своими кавалерами, позволила ему увести себя вниз к воде.
— Улыбайтесь, дорогая, а то ваши поклонники решат, что мы поссорились.
— Так оно и есть. Мне не доставляет удовольствия видеть вас.
— Увы, увы. Что мне сделать, чтобы заставить вас снова улыбаться?
— Прекратить преследовать меня.
— Я буду счастлив это сделать, малышка. Откровенно, говоря, преследовать вас довольно скучно.
Она с удивлением воззрилась на него:
— Вы прекратите…
— Совращать вас? — Себастьян встретился с ней взглядом. — Конечно. — Он улыбнулся: — Когда вы станете моей.
— Я никогда не буду вашей, ваша светлость!
— Малышка, мы проходили это уже много раз: настанет день, и вы будете моей. Если бы вы были честны по отношению к самой себе, то давно бы признали это.
Ее глаза вспыхнули огнем. Она проглотила резкий ответ, бросила на него сердитый взгляд и надменно вскинула подбородок.
Если бы они были в комнате и под рукой оказалась тяжелая ваза, решилась бы она бросить ее в него? Никогда прежде он не поощрял вспышек гнева в своих любовницах, однако в случае с Хеленой… Темперамент был неотъемлемой чертой ее характера, указывающей на горевший в ней огонь, в котором он горел сам, и ему хотелось заставить ее выплеснуть из себя всю энергию, чтобы он мог погрузиться в нее, а затем превратить ее в страсть.
Он знал, что его невозмутимость, его спокойная реакция на ее вспышки гнева раздражают Хелену так, что она едва владеет собой.
— Здесь почти нет людей. Разумно ли идти туда одним?
Тропинки вдоль берегов Серпентайна были пустынны.
День был серым, небо покрыто тучами, холодный ветер пробирал до костей. Взгляд Себастьяна скользнул по теплой накидке на плечах Хелены.
— Что касается приличий, то общество давно устало за нами наблюдать и потеряло надежду, что разразится скандал. Думаю, оно давно уже нашло себе другой объект для сплетен.
Он думал, что она фыркнет, но в ее взгляде было удивление. Немного помолчав, она произнесла:
— Я не лошадь, которую надо выгуливать, поэтому мы могли бы и не приходить сюда.
Он быстро свернул на соседнюю тропу, ведущую туда, где стояла карета.
— В словах мадам Тьерри содержался прозрачный намек.
— Вы их неверно истолковали. — Нахмурившись, Хелена посмотрела на него. — Она изменила свое мнение о вас. Вы говорили с ней?
— Если вы хотите спросить, покупал ли я ее расположение, то нет. Я говорил с ней только в вашем присутствии.
— Гм…
Они шли молча, и когда наконец показалась карета, он вдруг заявил:
— Я получил удовольствие от прогулки с вами, но мне надо большего.
Ее глаза потемнели от гнева.
— Нет!
Он ухмыльнулся:
— Я не это имел в виду. Сегодня мне надо от вас всего лишь два танца на балу у леди Хеннесси.
— Два танца? Не вызовет ли это новых сплетен?
— В это время года никто ни о чем таком даже и не подумает. Кроме того, вчера вечером вы намеренно лишили меня танца. Два танца сегодня будут достаточной компенсацией.
Она гордо вскинула голову:
— Вы опоздали, милорд.
— Я всегда опаздываю. Если бы я пришел раньше, мои слуги упали бы в обморок.
— Не моя вина, что так много джентльменов хотят танцевать со мной. Но именно поэтому для вас не осталось ни одного танца.
— Малышка, я не молоденький уже и вашу игру разгадал. Вы специально раздали все танцы. Вот почему вы должны пообещать мне два танца сегодня вечером…
— Вы забыли добавить «а то».
— Оставляю это вашему воображению. Как далеко вы зайдете, малышка?
— Хорошо, два танца ваши, ваша светлость, — ответила она после некоторого колебания.
— Себастьян. Вы все время забываете мое имя, графиня…
— Я хочу вернуться к мадам Тьерри, Себастьян.
Не проронив больше ни слова, он повел ее к карете мадам Тьерри, где и распрощался с дамами. Кучер тронул лошадей, и карета вскоре исчезла из виду.
Целых четыре дня они словно соревновались: он старался ее соблазнить, она упорно сопротивлялась. Другой на его месте уже давно бы объявил о своем намерении жениться на ней. Но он был лицом титулованным, а не просто мужчиной — в его венах текла кровь завоевателя.
И она часто, как сейчас, например, диктовала ему линию поведения.
Было невозможно даже представить, что он может вот так просто взять и попросить ее руки, видя, с какой холодной расчетливостью она выбирает кандидатов, сознавая при этом, что он, как никто другой, подходит ей в мужья, больше других отвечая ее требованиям.
Нахмурившись, он повернулся и пошел к своей карете.
Ее сопротивление — неожиданно сильное — только разжигало его страсть. В нем проснулся хищник, желавший заполучить свою добычу.
Он хотел, чтобы она приняла его на его условиях, потому что, даже несмотря на их титулы, они были мужчиной и женщиной — уравнение старое как мир. Ему хотелось, чтобы она видела в нем мужчину, а не герцога. И не потому, что его титул выше, владения больше, а доход значительнее.
