Дорина про себя признала правоту сестры, особенно когда из Большого дома приехал кучер с тележкой, нагруженной, к изумлению девушки, всяческими съестными припасами, фруктами и шестью бутылками превосходного кларета для викария. Там были куры, баранья нога, ветчина, а также персики, виноград и сливы ренклод из теплиц.
— Я не собираюсь принимать милостыню! — воскликнула Дорина. — Няня, немедленно отошлите все обратно!
— Милостыню?! — охнула няня. — Никакая это не милостыня, и вам прекрасно это известно, мисс Дорина!
— Конечно, настоящее подаяние, и нужно иметь гордость, чтобы признать это!
Но няня встала перед столом, словно намереваясь грудью защищать долгожданную еду, и объявила:
— Почитайте Библию, мисс Дорина, и узнаете, что люди всегда приносили дары священникам! Нет ничего дурного в том, что его милость прислал все это, и вам следует быть благодарной за его великодушие и щедрость! Даже старому графу было невдомек, как трудно нам сводить концы с концами!
Это, несомненно, было чистой правдой, и Дорина, зная, как понравится отцу кларет, почувствовала, что ее решимость слабеет.
— Что до меня, — наступала няня, — то у меня сердце кровью обливается, когда я вижу, какими худыми стали дети, а иногда я и сама голодна так, что, кажется, быка бы съела!
Дорина невольно рассмеялась.
— Хорошо, няня, — сдалась она, — поскольку граф сказал, что повысит папе жалованье, думаю, можно считать это первым взносом.
Глаза няни заблестели.
— Повысить хозяину жалованье?! Неплохое начало! Что бы там ни говорили в деревне, а видно, его милость пытается исправить дело, и мы, как христиане, должны помогать ему в этом!
Дорина была вынуждена отметить, что поведение графа говорит в его пользу. Однако она так и не смогла по-настоящему простить его за вечеринку, ставшую причиной стольких бед. Пусть даже человек, оскорбивший Мэри Белл, — всего-навсего приятель Джарвиса, поведение леди Морин Уилсон было просто непристойным!
Подобные манеры наверняка шокировали бы мать Дорины и, конечно, не подобают великосветской даме, хотя, вероятно, приняты в окружении принца-регента.
Если именно такие женщины ему нравятся, — значит, Розабелл должна держаться подальше не только от кузена Джарвиса и его друзей, но и от самого графа!
Она снова подумала о Джарвисе и его зловещей выходке. Может, стоит все-таки рассказать обо всем графу? Или просто упомянутьо том, что Джарвис опасен, не раскрывая при этом подробностей?
Но Дорина тут же решила, что ведет себя как истеричная барышня. Как может Джарвис причинить зло графу этой чепухой — черной магией? Отец на ее месте сказал бы, что лишь крайне доверчивые и примитивные или попросту безумные люди могут в это верить.
Конечно, в сельской местности живет немало старух, считающихся колдуньями; им ничего не стоит проклясть человека так, что у него отнимется рука, или сделать так, чтобы у фермерши прогоркло только что сбитое масло, или, что хуже всего, напустить порчу на корову, чтобы она осталась яловой.
Но действительно ли они обладают какой-то силой? Она уже задавала себе такие же вопросы, когда деревенские девушки бегали к ведьме за любовным напитком. Они также обращались к ней, чтобы отомстить счастливой сопернице.
Зло может повредить только злым людям, не раз говаривала мать, когда сплетницы рассказывали ей об очередной жертве колдовства. Миссис Стенфилд была уверена, что все случившееся можно объяснить вполне обычными обстоятельствами.
Конечно, кузен Джарвис не сумеет ничего сделать такому человеку, как папа, рассуждала Дорина. Но если граф — плохой человек, Джарвис сможет убить его своей черной магией, и в этом случае, если я не предостерегу графа, то никогда не прощу себе этого.
Однако интуиция удерживала ее от откровенности с графом и мешала рассказать ему все, что она невольно подслушала.
Он вступил в сговор с Люцифером! — будто слышала Дорина собственные слова, обращенные к графу, и видела недоверчивые глаза собеседника. Как он, должно быть, посмеется над ее глупыми детскими россказнями! И, несомненно, посчитает, что подобная вещь не может с ним случиться. Она всего лишь покажет себя деревенской простушкой, не обладающей утонченностью манер! Нет, нельзя признаваться ему, покачала головой Дорина, проснувшись на следующее утро. Видя, что проспала, девушка поспешила вниз, чтобы помочь няне приготовить завтрак детям до того, как у них начнутся уроки.
— Как только мисс Соме отпустит меня, — вызывающе объявила Розабелл, — немедленно отправлюсь в конюшню вместе с Питером!
Прежде чем Дорина успела возразить, девочка добавила:
— Знаю, почему ты не желаешь, чтобы я туда ходила! Завидуешь, потому что граф не разрешал тебе ездить верхом на его лошадях, не приглашал в Большой дом, хотя ты и помогла ему вернуть слуг!
— Это неправда, — начала Дорина, но не успела договорить, как Розабелл бросилась ей на шею и расплакалась:
— Я не хотела, не хотела! Это ужасно с моей стороны, и, конечно, граф с радостью разрешил бы тебе сесть на любую его лошадь, и ты была бы так же счастлива, как я и Питер.
Дорина прижала сестру к груди, и Розабелл всхлипнула:
— Прости меня, прости, пожалуйста! Ты такая добрая, а я… веду себя, как поросенок!
— Все хорошо, дорогая, — шепнула Дорина, — и я не сержусь. Можешь пойти на конюшни с Питером, но обещай мне одну вещь…
— Какую? — предчувствуя недоброе, спросила Розабелл.
— Если там будет кузен Джарвис, ты немедленно вернешься.
Розабелл вскинула брови, но тут же кивнула:
— Конечно! Терпеть не могу его! В нем что-то такое неприятное, отчего у меня вечно мороз по коже!
— Поэтому если его увидишь, немедленно домой! Придешь в другой раз, когда его не будет!
Дети поспешили на уроки, а викарий со вздохом вспомнил о том, что нужно навестить в деревне больную женщину и договориться о крестинах новорожденного младенца. Только потом он сможет вновь заняться любимыми кактусами!
Он тоже ушел, а Дорина, вздохнув, начала убирать со стола, но тут в дверь постучали.
К своему удивлению, она увидела на пороге красивого молодого человека, державшего под уздцы лошадь.
— Вы, должно быть, мисс Стенфилд, — сказал он. — Я гощу в Ярде, и меня зовут Гарри Хар-рингтон. Мне срочно нужна ваша помощь.
— Конечно, — кивнула Дорина. — Если хотите, поставьте лошадь в конюшню, только сами, потому что больше это сделать некому.
Она показала ему дорогу к конюшне, сбоку от дома, и, дождавшись, пока молодой человек поставит своего породистого коня в пустое стойло, спросила:
— Не желаете вернуться в дом?
По дороге она не переставала гадать, зачем понадобилась незнакомцу. Со стороны графа довольно странно прислать друга, вместо того чтобы прийти самому!
