— Пожалуйста, не надо.
Это было ужасно.
— Мне некуда идти, — причитала она. — Некуда. И не к кому. У меня ведь нет никого.
— Ш-ш-ш. Все хорошо.
— Мне хотелось остаться здесь. — Она всхлипнула и неровно задышала. — Мне просто хотелось остаться здесь. Разве это так плохо?
— Конечно, нет, моя милая.
— Ведь это мой дом. — Она взглянула на него. Из-за слез ее серые глаза, казалось, отливали серебром. — По крайней мере был моим домом. А теперь он ваш, и в вашей власти сделать с ним что угодно. И со мной. И, о Боже, я такая дура. Вы должны ненавидеть меня.
— Это не так, — машинально сказал он. И это, конечно, было правдой. Она чертовски досаждала ему, но то, что он чувствовал, не было ненавистью. На самом деле ей удалось заслужить его уважение, а это было непросто. Ее методы были несколько странными, но ведь она боролась за самое дорогое, что у нее было. Не многие люди могли похвастаться такой чистотой помыслов.
Пытаясь успокоить Генри, он снова погладил ее по руке. Что это она говорила о его власти над ней? Странно. Да, конечно, при желании он мог бы выгнать ее из имения, но и только. Хотя что могло быть хуже, чем лишить ее дома? Ее горе было вполне объяснимо. И все же что-то показалось ему странным. Надо будет обязательно поговорить с ней об этом, когда она успокоится.
— Так вот, Генри, — начал он, решив, что уже пришло время развеять ее страхи. — Я не собираюсь выгонять вас из поместья. Зачем мне это? И потом, разве я хоть раз дал повод так думать?
Она тяжело вздохнула. Ей вдруг пришло в голову, что уже пора переходить в наступление. Генри взглянула на него. Он казался таким искренним. А может, и не было никакой надобности в этой необъявленной войне? Быть может, следовало узнать получше нового лорда Стэннеджа, прежде чем отправлять его в Лондон?
— Разве я дал повод? — спросил он негромко.
Она покачала головой.
— Подумайте сами, Генри. Надо быть глупцом, чтобы выгонять вас из поместья. Я ничего не смыслю в сельском хозяйстве. Так что, либо я разорюсь, либо найму человека, который будет смотреть здесь за всем. А с чего мне нанимать кого-то, если уже есть вы?
Генри стояла, опустив голову, не в силах смотреть ему в глаза. И почему он так терпелив и мил с ней? Ей было очень стыдно за все свои проделки, включая и те, которые она еще только собиралась осуществить.
— Простите меня, Данфорд. Очень прошу вас, простите.
Данфорд поспешил успокоить ее.
— Все еще поправимо. — Он оглядел себя и улыбнулся. — За исключением моего костюма.
— Простите меня! — Она снова разрыдалась. Его одежда, должно быть, стоила целое состояние. Она в жизни не видела ничего красивее. Вряд ли в Корнуолле удастся сшить такую.
— Пожалуйста, успокойтесь, Генри, — сказал он, сам удивляясь тому, как прозвучал его голос. Он почти умолял ее не огорчаться. Почему ее чувства стали так волновать его? — Это утро трудно назвать приятным, но по крайней мере оно было… скажем так… интересным. Стоило пожертвовать костюмом, чтобы заключить своего рода перемирие. Мне не хотелось бы, чтобы на следующей неделе вы разбудили меня на рассвете только для того, чтобы сообщить, что мне предстоит самостоятельно зарезать корову.
Она с удивлением смотрела на него. Как он догадался?
Данфорд, заметив ее удивление, все понял. Он подмигнул ей:
— Думаю, вы, моя дорогая, сумели бы провести самого Наполеона.
Ее губы чуть дрогнули. Пусть слабая, но все же улыбка.
— Ну что ж, — он поднялся на ноги, — не вернуться ли нам в дом? Я умираю от голода.
— Простите меня, — нерешительно произнесла она.
— А теперь за что? — Он с досадой посмотрел на нее.
— За то, что заставляла вас есть эту ужасную баранину. И кашу. Сама ненавижу кашу.
Он улыбнулся.
— Удивительно, как это вы вчера осилили целую тарелку. Это лишний раз убеждает меня в вашей преданности Стэннедж-Парку.
— Я съела только несколько ложек, — призналась она, — остальное вылила в вазу, когда вы отвернулись. Потом пришлось возвращаться и убирать.
Он не смог сдержать смех:
— Генри, вы не похожи ни на кого из моих знакомых..
— Не уверена, что это так уж хорошо.
— Чепуха. Это просто здорово. Ну что, пошли?
Генри ухватилась за его руку и медленно поднялась на ноги.
— Симпи делает очень вкусное печенье, — она постаралась произнести это подчеркнуто миролюбивым тоном. — С маслом, сахаром и имбирем. Просто объедение.
— Чудесно. Попросим ее испечь целую гору. Ведь нам не надо возвращаться к свинарнику?
Она покачала головой.
— Я и в самом деле была там в субботу, но только наблюдала за рабочими. Думаю, они были несколько удивлены тем, что сегодня я работала.
— Я это понял. У Томми просто челюсть отвисла. И, пожалуйста, признайтесь мне, что обычно вы не встаете так рано.
— Я чувствую себя ужасно по утрам. Не могу проснуться раньше девяти, если нет ничего срочного.
Он еще раз улыбнулся, представив, как хотелось ей избавиться от него. Должно быть, она и в самом деле очень хотела, чтобы он уехал, если ей пришлось встать в полшестого утра.
— Если вы так же, как и я, недолюбливаете тех, кто рано встает, мы прекрасно поладим.
— Надеюсь на это. — Всю дорогу она робко улыбалась. Он станет ей настоящим другом. Это будет чудесно. С тех пор как кончилось детство, у нее вообще не было друзей. Конечно, она неплохо ладила со всеми слугами, но сословные различия всегда мешали более дружеским отношениям. С Данфордом она обязательно подружится, несмотря на такое нескладное начало. И все же кое-что ей хотелось бы узнать. Она негромко окликнула его.
— Да?
— Когда вы говорили, что не рассердились…
— Да?
— А на самом деле?
— Я был несколько раздосадован, — признался он.
— Но не рассержен? — Она не могла поверить этому.
— Генри, когда я рассержусь, вы сразу поймете это.
— Что же произойдет тогда?
Его взор чуть омрачился перед тем, как он ответил:
— Вам вряд ли надо это знать.
Она поверила ему на слово.
Спустя час после того как каждый из них принял ванну, Генри и Данфорд встретились на кухне за чаем и имбирным печеньем миссис Симпсон. Пока они спорили, кому достанется последнее печенье, вошел Иейтс.
Изо всех сил стараясь, он нараспев произнес:
— Сегодня утром вам пришло письмо, мой господин. От вашего адвоката. Я оставил его в кабинете.
— Спасибо, Иейтс, — Данфорд отодвинул кресло и встал. — Должно быть, это документы, касающиеся Стэннедж-Парка. Копия завещания Карлайла. Вы хотели бы прочесть его, Генри? — Он не знал, обижена ли она тем, что права на собственность перешли к нему. Наследство было закреплено за титулом, и она в любом случае не могла бы унаследовать его, но это еще не значило, что ее самолюбие не было задето. Предлагая вместе прочитать завещание, Данфорд тем самым хотел заверить ее, что она все еще является важной особой в Стэннедж-Парке.
