— Нет, дело вовсе не в этом. Королева меня просто не замечает, будто я стала прозрачной или обратилась в невидимку. К тому же она пребывает в прекраснейшем расположении духа. В ее покоях только и разговоров что о коронации, что ни день, только о ней и судачат. Ее Величество часами сидит с поставщиками, а они поют ей дифирамбы и расхваливают на все лады. А вот король очень мрачен.
— Его можно понять. Думаю, он локти себе кусает, что дал согласие на коронацию. Не говоря уж о том, в какую сумму эта церемония обойдется казне! Так вы сказали, что с вами никто не разговаривает?
— Изредка лишь некоторые дамы, среди них и мадемуазель дю Тийе, но она говорит со мной таким тоном, что мне кажется, будто она издевается!
— Ну, так повернитесь ко всем спиной! Меня удивляет только госпожа де Гершевиль, она очаровательная женщина.
— Соглашусь с вами. Она мне иногда улыбается, но у нее нет ни минутки свободной, так много у нее всевозможных обязанностей.
— А Галигаи?
— Она вообще ни с кем не разговаривает, только отдает приказы тем, кто находится в ее распоряжении, например, даме, заведующей гардеробом. Как только она заканчивает выполнять свои обязанности, она удаляется в свои покои и выходит оттуда, только когда ее позовут. Поговаривают, что она ведет с королевой долгие беседы... но ночью!
— А мужчины? Они тоже отвергают вас?
— Нет. Я получила благословение от главного капеллана, Его Высокопреосвященства де Бонци, он тоже флорентиец, и от других священников тоже. Думаю, вам известно, что в штате Ее Величества очень много священников. Меня торопят с выбором духовника, но признаюсь...
— Эти священники не вызывают у вас доверия? И вы правы. У меня нет никакой уверенности, что они соблюдают тайну исповеди. Не то чтобы я боялась огласки ваших страшных тайн, дитя мое, — засмеялась герцогиня Диана, — но все-таки предоставьте заботу о духовнике мне. Я постараюсь найти для вас необычного священника: честного, доброжелательного и неуязвимого. Вы видите короля?
— Каждый день, как все придворные. Он удостаивает меня улыбкой и добрым словом, но никогда подле меня не задерживается. Он проводит в покоях королевы лишь те минуты, что отведены этикетом. Даже по вечерам затворяется со своими советниками, и они обсуждают будущую военную кампанию. Говорят, что уже назначен день отъезда. Это случится девятнадцатого мая...
— А коронация назначена на тринадцатое... Значит, решение принято. Признаюсь, что до сегодняшнего дня я не верила, что война все-таки начнется. Тем более что маркиз де Праслен, де Курси и де Буа-Траси по-прежнему в Брюсселе...
— Может быть, они уже на пути в Париж? Признаюсь вам, госпожа герцогиня, что я очень обеспокоена. Посольство кажется мне необычайно долгим.
— Потому что вам очень не хватает вашего Тома?
— Да, очень. Тем более что он вернется и тут же снова отправится на войну...
На глазах Лоренцы показались слезы. Герцогиня Ангулемская наклонилась к ней и потрепала по щеке.
— Двору нечем вас порадовать, я понимаю. А посольство? Прошло уже два месяца, и посол мог бы уже вернуться. Однако эрцгерцог Альберт, исполненный сознания собственного величия, вполне может удерживать при себе французского посла против его воли. Не волнуйтесь о посольстве, дорогая. А больше вам нечего мне рассказать?
— Есть, — вспомнила молодая женщина, и лицо ее осветилось улыбкой. — Я имела честь встретить монсеньора дофина, он приходит каждое утро поздороваться с матерью в сопровождении гувернера, господина де Сувре. Но сегодня он со мной заговорил.
После нового года дофин Людовик, которому исполнилось девять лет, покинул замок Сен-Жермен, где воспитывались все королевские дети вместе с отпрысками фавориток, и переехал в Лувр, чтобы начать готовиться к своему будущему поприщу. Событие это очень его обрадовало. Он был нежно привязан к своим братьям и сестрам — Елизавете, Кристине, Николя, Гастону и Генриетте-Марии, которой недавно исполнилось пять месяцев, и инстинктивно ненавидел и открыто презирал незаконнорожденных: юных герцогов Вандомских от Габриэль д'Эстре, старший из которых в предыдущем году женился; детей Генриетты д'Антраг, Жаклин де Море и некой Шарлотты дез Эссар, которую никто никогда и в расчет не брал.
— И что же вам сказал наше будущее величество?
— Ждраште, мадам. Вы очень крашивы. Я думаю, что его красноречие пострадало оттого, что выпали молочные зубы, — смеясь, произнесла Лоренца. — Благодарение Богу, он пошел в отца — темноволосый, крепкий и живой, как он. Но, мне кажется, мать его не любит.
— Она никого не любит, кроме юного герцога Анжуйского, Гастон пошел в семейство Медичи. Это грустно, потому что Людовик обожает мать. Я тоже часто спрашивала себя, почему она так холодна с ним?
— Потому что любит только себя! И еще обоих Кончини, которые делают с ней все, что хотят! И это тоже очень грустно! Странная мать. Странная королева. Помоги, Господи, чтобы наш Генрих здравствовал еще долго-долго! Никто не знает, что произойдет с французским королевством без него.
Впоследствии Лоренца еще много раз повторяла про себя эту фразу...
Глава 3
Встречи на Луврском мосту
На следующее утро маленькая карета герцогини Дианы, как обычно, доставила Лоренцу к началу моста, который теперь надежно соединял берега старинного рва, когда-то окружавшего крепость Лувр. Она вышла, и ее подхватил нескончаемый поток людей, который после открытия городских ворот никогда не иссякал на мосту с тех пор, как крепость превратилась в королевский дворец. Только каретам принцев позволялось проезжать в Большой двор. Лоренца собиралась уже пройти через караульню, когда ее догнала задохнувшаяся от быстрой ходьбы женщина.
— Будьте милостивы, госпожа баронесса, выслушайте меня!
Лоренца тотчас узнала окликавшую ее особу. Маленького роста, сутулая, прихрамывающая, с тонким умным лицом, сейчас выражавшим отчаяние... Конечно, это была камеристка мадам де Верней.
— Мадемуазель д'Эскоман? У вас что-то случилось?
— Вы идете к королеве?
— Разумеется, но...
— Возьмите меня с собой, умоляю вас! Я должна рассказать Ее Величеству очень много важного!
— Но вы сами понимаете, что это невозможно. К королеве не входят просто так, даже в сопровождении ее придворной дамы. Такое право есть только у ее духовника и...
— Я побывала уже у иезуитов, но, похоже, там меня приняли за сумасшедшую! Но я не сумасшедшая. Клянусь вам!
— Я никогда не считала вас сумасшедшей. Но вы ведь из дома маркизы де Верней и, наверное, могли бы...
