Она взглянула на Дункана. Он снова улыбался.
— О нет, нет, нет, — предупредила она, усаживаясь на сено; впервые за этот день ей стало тепло. — Вы не имеете права смеяться. Вас там не было, вы не видели, в какое положение я попала.
— А были другие ошибки? — спросил он, явно забавляясь.
— Не-е, — протянула она. — Не так уж я безнадежна. Всего лишь одна или две. — Одна большая. На скачках и… нет, это все. Откуда я могла знать, что порядочные английские леди не играют на скачках? — Фиона поднесла фляжку к губам и сделала щедрый глоток. Но когда она опустила ее, Дункан отобрал у нее фляжку.
Фиона удивленно посмотрела на него, и он сказал:
— Еще глоток, и вы уплывете куда-нибудь в этом снегу. — Дункан тоже глотнул виски и сунул фляжку в сапог. — Я проверю лошадей. А вы попробуйте немого поспать — завтра у нас будет длинный день.
— Мне слишком холодно, чтобы заснуть, — пожаловалась она и туже завязала на голове его шарф.
Усмехнувшись, Дункан встал и, накрыв ее меховым ковриком, остановился у входа в шалаш. Он оглянулся и посмотрел на нее, охватывая взглядом всю ее, с головы до ног.
Надо признаться, от этого похотливого взгляда ее бросило в жар самым волнующим образом. Фиона решила подождать его возвращения, но он все не возвращался, а огонь был таким приятным, толстый меховой коврик еще приятнее… и тогда она легла на бок и подложила под лицо ладони, только бы оставаться поближе к костру.
Она и не заметила, как, опьянев от виски, погрузилась в сон.
Не только Фиона чувствовала влияние виски и желание сексуальной близости. Дункан был вынужден ходить вокруг их шалаша под густо падавшим снегом, для того чтобы изгнать ее образ. Когда он вернулся с охапкой хвороста, Фиона лежала на боку рядом с костром, тихонько посапывая.
Дункан не сдержал улыбки. Когда в этот вечер она, раскрасневшись от воспоминаний, говорила с ним, ее глаза сияли. Дункан представлял ее в самых изысканных гостиных Лондона — молодую и элегантную женщину из Северного нагорья, которая знала больше об игре на скачках, чем о тонкостях поведения в обществе, но у которой эти тонкости были в крови. Он догадывался, что в Лондоне она вызывала восхищение.
Этим он тоже восхищался. Когда он сам бывал в узком кругу даже небольшого общества, это давалось ему нелегко. Он никогда ясно не представлял себе, чего от него ожидали. Казалось, мужчины хотели, чтобы он был смелым, безучастным, а женщинам нравилось, когда он был добрым и внимательным. И всем им что-то требовалось от него.
Какая смелость понадобилась Фионе, чтобы уехать в Лондон, не зная, что ее ожидает там. И еще больше смелости, чтобы все эти годы оставаться в высшем обществе. Дункану нравилась ее честность, а способность находить в этом мире свое место и вовсе вызывала зависть. Она, казалось, не питала никаких иллюзий относительно того, кем или чем была. И принимала любого человека, с которым ей приходилось встречаться, таким, каким он был, а не тем, какое место в обществе занимал.
То, что она пыталась подружиться с ним, принимая за кучера, еще больше очаровывало. Дункан присел на корточки и при свете костра смотрел на спящую. Фиона не была красавицей, но определенно не дурнушка. Она выглядела как хорошенькая шотландка — такую свежесть в женщинах он встречал только в горах. И что было еще важнее, Фиона была естественной — в ней он не заметил и малейшего притворства. Своей свежестью она отличалась от дебютанток, которых он знал. Всех их с колыбели приучали изображать спокойствие, деликатность и скромность. Фиона была сдержанной по характеру, однако не особенно деликатной или скромной. Это ее качество вызывало у него тихую усмешку.
Дункан подкинул хворосту в огонь, снял шляпу и повязку с глаза, затем опустился рядом. Осторожно приподняв коврик, скользнул под него и лег рядом с ней. Другого выхода не было: если они хотели выжить в эту ночь, они должны прижаться друг к другу, сохраняя тепло, совсем так, как это делали лошади.
Дункан, подложив под голову здоровую руку, смотрел на огонь. Снегопад прекратился. Воздух был неподвижен, и все предвещало морозную ночь. Но завтра Рождество и им придется ехать дальше. У него оставалось корма для лошадей всего на день, как и для них двоих из еды оставалась только пара лепешек.
День предстоит длинный, тяжелый, и Дункан закрыл глаза, желая заснуть и увидеть сны. Увидеть себя с прежним лицом и здоровыми руками.
Спал он плохо, слишком быстро холод добирался до его костей и застревал в них. Среди ночи он проснулся оттого, что Фиона дрожала от холода. Дункан услышал какой-то странный звук и понял, что это стучат ее зубы. Он, уже не раздумывая, сел, помешал угли и добавил в костер хворосту, затем придвинулся к Фионе и накинул на нее меховой коврик, закутав ее до подбородка. Затем обнял ее и прижал животом к своей груди. Несколько минут они лежали тихо, и тепло их тел добиралось до его суставов. Но затем Фиона зашевелилась.
Дункан не шевельнулся и не сказал ни слова. Ему не хотелось, чтобы его оттолкнули, на кусок холодной земли, разделявший их. Но Фиона ухватилась за его руку и осторожно убрала ее со своего живота. Дункан хотел отодвинуться. Фиона неожиданно перевернулась на спину и, не выпуская его руку, сняла с нее перчатку. Он не решался поверить, что она не спала.
— Когда-нибудь вам гадали по руке? — тихо спросила она.
Дункан покачал головой.
На ее лице медленно появилась улыбка, и она провела пальцем по его ладони.
— А мне гадали. Принц Уэльский, увлекшийся этим искусством, пригласил пророчицу в Карлтон-Хаус, чтобы она сделала предсказания, гадая по ладоням всем его друзьям.
— А вы дружите с принцем Уэльским?
— О нет. Но леди Гилберт дружит. Вернее, муж леди Гилберт. Вот эта линия, — сказала она медленно проводя по его ладони указательным пальцем, — это линия жизни. Я не эксперт, сэр, но, по-видимому, вы будете жить долго.
— В самом деле?
— Вы, кажется, настроены скептически.
Дункан улыбнулся.
— Может быть, немножко.
— Мистер Дункан, вы должны верить собственной руке. — Фиона постучала пальцем по его ладони. — Эта линия говорит о вашей интеллектуальности, — сказала она, пересекая пальцем его ладонь, — а эта указывает на ваше сердце. — Фиона присмотрелась. — А вот здесь линия ломается, видите? Разбитое сердце, без сомнения. Но посмотрите! Линия продолжается, и она довольно длинная! Это означает, что вы уже пережили сердечную боль и силы вернутся к вам.
— И вы в этом уверены? — усмехнулся Дункан.
— Нет-нет, не во всем, — сказала Фиона. Повернувшись к нему, она посмотрела на него, прямо на его поврежденный глаз. — Но я надеюсь на это ради вас.
