Он говорил, заметно волнуясь, и от внимания Риккардо не ускользнуло, что он стал употреблять местоимение «мы», говоря от имени людей Востока. Но фанатический огонь угас в нем так же быстро, как вспыхнул. Си-Измаил снова превратился в прежнего Конрадена.
– А ваши родные? – переменил он вдруг разговор. – Здоровы? – Он долил стакан юноши.
– Да, благодарю вас.
– Вы довольны своей работой?
– Не совсем освоился еще.
– Я слыхал, что дело вашего дяди разрастается. По-видимому, процветает.
Конраден задумался.
– У него трое детей, говорите вы?
– Да, две дочери и сын.
– Да, сын… К нему, вероятно, перейдет заведывание делом?
Риккардо допил свое шампанское.
– Не знаю. – Он все еще был настороже. – Странно, что дяде понадобилась помощь племянника, простите нескромное замечание.
Риккардо промолчал.
– Во всяком случае, искренне желаю вам успеха: дочери синьора Скарфи, говорят, хороши собой.
– Да, – подтвердил Риккардо, не скрывая своего энтузиазма.
– Синьора, ваша тетя, была очень красива. Я, помню, видывал ее в мое первое пребывание в Тунисе. Мадам Тресали, та, что продала Тунис французам, еще слыла красавицей тогда, и соперничать с ней могла лишь ваша тетка, совсем еще юная. Вы похожи на нее.
– Мне часто повторяла это мать.
– Быть может, позже вас свяжут с семьей дяди более тесные узы.
– Не слышно, чтобы проектировался такой союз, – с откровенностью сицилийца ответил Риккардо. – Да я и не собираюсь жениться. Я еще молод.
– Да, вы молоды.
– Кстати, – вспомнил Риккардо, – я ходил смотреть танцовщицу, о которой вы мне говорили.
– И что же?
– Откровенно говоря, воспоминания у меня остались самые смутные. Я накурился… гашишу, должно быть, а так как я не привык курить, то действие получилось неожиданное. Кузен, с помощью одного араба, доставил меня домой. – Он весело рассмеялся. – А все-таки я нашел, что Мабрука изумительна.
– Откуда вы узнали ее имя?
– Не помню. Кажется, его выкрикивала публика. Мне все представлялось как в тумане.
– Мабрука – имя довольно распространенное. Оно значит «счастливая». Мабрука пользуется громкой известностью среди арабов, но иностранцам редко удается видеть ее.
– Почему она не открывает лица? – быстро спросил Риккардо.
– Нарочитый прием, должно быть, для возбуждения любопытства. – Он слегка прищурил голубые глаза. – Вы не говорили с ней?
– Нет, кузен говорил.
– Он поклонник туземных танцев?
– Напротив, не любит их, – улыбнулся Риккардо. – Он пошел лишь для того, чтобы проводить меня.
– Вы должны как-нибудь познакомить меня с ним. И с кузинами вашими я рад был бы познакомиться. Я столько раз беседовал с их матерью.
– Я рад буду при случае познакомить вас. Я уже рассказывал о вас. Я даже принял за вас вчера одно лицо и указал на него кузине Джоконде, но она объяснила мне, что это Си-Измаил бен-Алуи. Он удивительно похож на вас.
– Да, меня часто принимают за Си-Измаила, даже арабы, – не смущаясь, отвечал Конраден, – бывают такие сходства. Мне рассказывал как-то некий видный итальянский политический деятель, что у него был двойник, скромный человек, которого не раз в разгар популярности моего приятеля провожала восторженная толпа. Сходство оказалось для бедняги роковым: его закололи в Марселе, говорят, закололи по ошибке, так как мой приятель навлек на себя гнев мафии.
– Опять мафия! – воскликнул Риккардо.
– Как это вы, сицилиец, да еще родом из Джирдженти, – и не член мафии!
Шампанское оказало свое действие на Риккардо. У себя на родине он не решился бы обсуждать этот вопрос с человеком, которому не доверял бы безусловно. Но здесь, в Тунисе, в беседе не то с арабом, смахивающим на француза, не то с французом, смахивающим на араба, он не считал нужным ставить препоны своему красноречию. Как многие из сицилийцев молодого поколения, он стоял за уничтожение мафии. Но, против ожидания, хозяин его стал на защиту этой организации и обнаружил удивительное знакомство с предметом. Он доказывал, что такие тайные общества – логическое следствие плохого управления в прошлом и в настоящем, что это здоровое явление в больном государственном организме.
В самый разгар спора Риккардо вдруг спохватился, что уже поздно. Он простился с хозяином.
Дверь захлопнулась за ним.
Он постоял немного, глядя на опустевшую улицу. В этот поздний час те из праздношатающихся, которые не сидели в кафе или в казино, прогуливались по авеню или направлялись к темному кварталу, населенному женщинами разных национальностей, но одной профессии.
Риккардо глубоко вдохнул свежий воздух. Шампанское огнем зажгло ему кровь, а беседа вызвала усиленную работу мозга. С дерзкой самонадеянностью юности, он чувствовал, что все пути ему открыты, что нет и не может быть для него ничего недосягаемого.
Стук экипажа, поднимавшегося вверх по улице, нарушил тишину. Когда экипаж подъехал ближе, Риккардо заметил, что кучер – туземец. Экипаж остановился; кучер в тюрбане, в широчайших белых шароварах и туфлях на босу ногу спустился с козел и распахнул дверцы кареты. Риккардо показался забавным контраст между этой библейской фигурой и современным экипажем.
Из кареты вышла женщина, закутанная в длинный белый хаик, со спущенной на лицо черной шелковой вышитой шалью. При каждом ее движении слышен был звон серебряных запястьев у нее на ногах, тех обручей, от которых городские женщины начинают мало-помалу отвыкать.
Риккардо отступил в тень.
В походке женщины не было и следа той робости и неуверенности, какими отличается походка арабских женщин, насколько он мог судить по встреченным на базаре фигурам под покрывалом. Эта шла, легко раскачивая бедра, все движения ее были свободны.
Очевидно, карета остановилась, не доезжая до места назначения, потому что женщина внимательно оглядывала все двери. Наконец, она постучала у дверей дома № 3. При свете электрического фонаря Риккардо видел, как отворил дверь знакомый слуга. Раздался голос женщины, низкое контральто с совсем детскими интонациями. Говорила она по-арабски. Слуга отвечал торопливо. Она задала несколько вопросов, затем протянула небольшой пакет. Слуга взял пакет, пробормотал что-то и запер дверь. Женщина направилась к каретке, которая остановилась в нескольких шагах.
«Вот оно, приключение!» – подумал Риккардо и выступил из тени.
– Не могу ли я помочь вам, мадам?
Она вздрогнула и посмотрела на него через вуаль. В первую минуту Риккардо подумал, что она сейчас вскрикнет или позовет кучера. Но она молчала. Он чувствовал, что она рассматривает его из-за своей вуали. Он готов был поклясться, что она молода и гибка; рука, которой она оперлась на руку кучера, выходя из каретки, была рукой молодой женщины, хотя пальцы и были окрашены охрой до второго сустава.
