– А другие многим рисковали и остались ни с чем. Возможно, даже без доверия?
Бэкингем молча сидел на лошади и рассматривал Маргрит. Наконец, он спросил:
– Сколько лет Генриху?
– Двадцать шесть. Он такой рассудительный и благоразумный, что Франциск хочет сделать его наследником Бретани, женив его на своей старшей дочери Анне.
– Он уже помолвлен? – резко спросил Бэкингем.
– Нет, я думаю, что ему больше подошла бы английская невеста… если найдется такая из достаточно знатного рода. Он ведь последний отпрыск Джона Гонта.
– Да, это так. Возможно, такую девушку можно найти. Но, Маргрит, – сказал Бэкингем, полностью поменяв свой задумчивый тон на галантность, – никто не поверит, что у вас такой взрослый сын. Вы выглядите гораздо моложе своих лет… свежи как девушка.
– Дорогой лорд, не льстите столь бесстыдно старой женщине, – кокетливо произнесла Маргрит в ответ.
Она сказала то, что хотела, и Бэкингем проявил к ее словам интерес, согласившись, что Генриху больше подошла бы английская невеста. Остальное можно предоставить Мортону, – подумала Маргрит и живо поддержала непринужденную беседу, которая заняла весь их оставшийся совместный путь. В основном они говорили о прошлом, – единственная безопасная тема в эти времена, и Маргрит уже сама подсластила разговор лестью, слегка затронув тему превратностей судьбы, которая заставила Генриха IV выдать ее замуж за Эдмунда Тюдора, а не за Бэкингема. Это был ее выбор, а не короля, но Маргрит благоразумно умолчала об этом.
– Генрих мог бы быть вашим сыном, – улыбнулась она, – если бы дело повернулось по-другому.
– Да, он мог бы, и скорее всего мы все уже были бы мертвы. Тем не менее в некоторых вещах я мог бы послужить ему отцом.
С этими словами они приехали в Бриджнорт, где у Бэкингема были дела.
Маргрит осталась на ночь в качестве его гостьи, планируя на следующий день выехать в Шрусбери, но о серьезных вещах они больше не говорили. В городе слишком много ушей, чтобы спокойно вести такие разговоры.
Маргрит и герцог Бэкингем были достаточно благоразумны, чтобы свести свой разговор к небольшой беседе, которая бы не выдала то, что заполняло их мысли и чувства. У вдовствующей королевы такого самоконтроля не было. Она не могла держать язык за зубами и, лишенная братьев, остро нуждалась в надежных слушателях. Поэтому, понимая, насколько неразумно пробуждать легко воспламеняемые чувства Элизабет, она, тем не менее, не удержалась сразу же посвятить ее в это дело, чтобы было с кем его обсудить. Она грубо приказала Элизабет написать письмо с согласием на брачное предложение Генриха Ричмонда. Элизабет смотрела на мать расширенными от страха глазами.
– Но мама, я не получала такого предложения, и я не думаю…
– Я получила это предложение, как это и полагается. Какое отношение ты можешь иметь к такому делу? И от тебя не требуется думать. Делай, как тебе говорят.
– Мама, я всегда готова повиноваться тебе, ты же знаешь, но…
– Но? Что но? – пронзительным, взбешенным голосом закричала вдовствующая королева.
Элизабет с трудом сдерживала внутреннюю дрожь. Она знала, что мать не может и не будет причинять ей вред. Лучше бы она ее удавила, чем так кричала.
Высокий, бессмысленный крик делал ее настолько слабой и рассеянной, что она не могла думать, а думать ей нужно было. С годами Элизабет поняла, что ее мать не очень умная женщина. Гоняясь то за одним, то за другим, как рыба за мухами, королева часто оставалась ни с чем. Элизабет хотела разобраться только в одном – действительно ли им угрожает смертельная опасность, как говорит мать. Были и две другие возможности: мать могла просто сильно преувеличивать свои собственные страхи или она сознательно играла эту роль, чтобы доставить неприятности дяде Ричарду. Элизабет говорили, что Ричард Глостер хочет им смерти и что они живы только потому, что церковь предоставила им убежище. Элизабет с трудом могла заставить себя поверить в это. Нет, не могла… только не дядя Ричард. Он был так добр и обходителен. Он никогда не кричал. Он всегда мягко объяснял то, что хотел сказать, и с ним было легко.
Тем не менее ее братьев не было. Глаза Элизабет наполнились слезами. Ее дорогие, маленькие братья. Когда их забрали, она сначала писала им каждый день, и время от времени получала ответы. У нее потекли слезы. Она так давно не получала от них письма. Дядя Ричард? Если он действительно причинил вред ее братьям, то какое безумие заставило его это сделать? Было бы открытым предательством принять предложение от главы дома Ланкастера.
– Но дяде Ричарду это не понравится, – сказала Элизабет. – Мама, если он узнает…
– Кто ему скажет? Ты? Ты, маленькая предательница! Ты думаешь, если ты предложишь ему себя, он сделает тебя королевой?
– Мама!
– Вот почему ты не хочешь писать Генриху. Ты, маленькая, развратная сучка! Что тебе предлагал Ричард?
Едва не задыхаясь от ужаса, Элизабет произнесла:
– Дядя Ричард любит свою жену. Для него я маленькая девочка. Он никогда…
– Маленькая девочка, гм? – ухмыльнулась вдовствующая королева, оглядывая соблазнительную фигуру своей дочери.
В восемнадцать лет Элизабет созрела и расцвела той первозданной красотой, которая только растет с годами. Элизабет чувствовала себя зажатой. Это была не скромность. Ее не раз осматривали, как фландрийскую кобылу, различные послы, но дело ограничивалось просьбой открыть рот, чтобы можно было пересчитать зубы. Она не возражала против того, чтобы ее тело оценивали в политических целях. Это было красивое тело, и она гордилась им. Непристойные предположения ее матери были чем-то совсем другим. Совсем не к месту Элизабет разрыдалась.
– Так вот что у Ричарда на уме, – глубокомысленно произнесла вдовствующая королева. – Конечно, сначала ему придется избавиться от Анны, но это будет несложно. Она всегда была хныкающим, болезненным существом. Она скоро умрет. Тогда… – Она окинула взглядом дочь, которая дрожала и икала, борясь со своим отвращением. – Да, он сделает прекрасный обмен… лакомый кусочек женской плоти и полноправная наследница на трон.
– Мама, прекрати! – Элизабет плакала, закрыв лицо руками. – Дядя Ричард никогда не сделает Анне вреда. Он любит ее. Я не наследница на трон. У меня есть два брата. Прекрати!
Не обращая никакого внимания на мольбы дочери, вдовствующая королева застыла, кусая губы. Затем она решительно кивнула.
– Согласие на предложение Ричмонда не принесет никакого вреда. Даже если Ричард узнает, это не будет иметь значения. Если не произойдет какого-либо успешного восстания, Ричард женится на тебе и ты станешь королевой. Если же восстание будет и Генрих победит, то он должен будет жениться на тебе, и ты станешь королевой. В любом случае наши беды закончатся. Да перестань ты выть! Подумай над тем, что я тебе сказала и принеси мне поскорее письмо… я сказала, поскорее.
