– Тогда объявим о нашем прибытии, – оскалил зубы Гвин. – Сожгите все дотла!
Факел передавали из рук в руки по цепочке, и наконец кто-то сунул его в солому ближайшего дома. Никто не выскочил в гневе из замка, чтобы остановить разорение, когда огонь начал переходить с одного здания на другое, словно заразная болезнь, а дым стал в изобилии подниматься клубами навстречу снеговым облакам, не давая дышать.
В замке было так же тихо, как и в деревне. Фицморис проехал через ворота на двор, не убирая в ножны заледеневший меч и высоко держа щит, на случай если открытые ворота окажутся зубьями капкана. Но все обошлось. Гвин задумчиво стоял посреди двора. Он некогда обитал здесь на законном основании и понимал, что может претендовать на Уиттингтон, однако вряд ли сумеет сохранить его. Даже Фульк Фицуорин решил, что нет смысла защищать замок, который всегда так много для него значил, а уж куда против него мелкому валлийскому рыцарю. Прежде самым распространенным строительным материалом было дерево. Теперь же, если хочешь что-то сохранить на века, необходимо использовать камень.
По ветру летели снежинки. Черные и серые крупинки сажи перемешивались со сверкающими белыми звездочками. Гвин почувствовал на языке частичку пепла и капельку чистой талой воды. Он спешился, бросил поводья своему спутнику и прошелся между постройками, по двору, где прошло его детство.
Так, любопытно, какие изменения внес Фицуорин? Фрески на стенах зала. Перегородки в покоях. Новое здание кухни с печью для хлеба. Колодец вырыл на другом месте. Прежде чем уйти, нормандцы вынесли все подчистую, так что грабить тут было нечего. Оставалась только ткань на стенах в помещениях донжона, пропитанная столетием кровавой вражды.
– Дай факел! – резко повернулся Фицморис к сопровождавшему его солдату.
Только-только Гвин успел взяться за сучковатую рукоять смоляного факела, как двое солдат из его отряда, которым он приказал перекрыть дорогу, привели пленницу.
Перед Гвином стояла молодая женщина в богатых нормандских одеждах и отороченном мехом синем плаще. Ее лицо пылало от холода и гнева, а в серых глазах горело золотистое отражение факела, который он сам держал в руке.
– Ехала в Освестри, милорд! – доложил по-валлийски один из стражников.
– Одна?
– Нет, при ней были конюх и сержант.
– Были? – поднял брови Гвин.
– Да, милорд. – В глазах солдата промелькнуло злобное удовлетворение. – Оба они люди Фулька Фицуорина, а эта леди – его воспитанница, Кларисса д’Обервиль.
Гвин посмотрел на пленницу сквозь копоть и колеблющийся дым от головни.
– Неужели? – Он пригладил усы и сказал, переходя на нормандский французский: – Добро пожаловать, леди Кларисса! Ваш опекун поступил весьма опрометчиво, разрешив вам выехать за пределы замка в столь неспокойное время.
Девушка презрительно усмехнулась:
– Ваши люди убили моих сопровождающих на том лишь основании, что они служили Фульку Фицуорину. Я считала валлийцев цивилизованным народом, но, как видно, ошибалась!
– Мы более цивилизованны в вопросах войны, нежели ваши соотечественники, – возразил Гвин. – Радуйтесь, что над вами не надругались и что вам до сих пор сохранили жизнь.
– Что вы собираетесь со мной делать?
Кларисса немного пришла в себя и теперь быстро обретала утраченное было ледяное достоинство, хотя еще продолжала тяжело дышать.
– Отведу вас к принцу Лливелину. Вы останетесь желанной гостьей при его дворе, пока не будет достигнута договоренность о выкупе. – Фицморис хищно осклабился и смерил ее взглядом с ног до головы. – Как знать, может быть, вам так понравится у нас, что вы даже выберете себе мужа из числа валлийцев.
Кларисса с ненавистью смотрела на него.
– Только не после таких рекомендаций! – отрезала она и, стиснув руки, неприязненно сморщилась.
– Люблю женщин с коготками, с ними не соскучишься в постели, – улыбнулся Гвин.
Она не удостоила его ответом.
– Поскольку вы воспитанница Фулька, – сказал Гвин, – то можете считаться его доверенным лицом и стать свидетелем того, как будет сожжен Уиттингтон.
Кларисса прижала воротник плаща к горлу и посмотрела на Гвина, словно королева:
– Вы ничего этим не добьетесь!
– Напротив, я получу большое удовольствие и глубочайшее удовлетворение.
Фицморис подошел к горке сухой соломы и щепок, которую его люди набросали в дверях зала. Сунув факел в кучу, подождал, пока в сердцевине ее расцветет огонь. Его люди проделали то же самое по всей территории замка, и вскоре уже Уиттингтон полыхал. В сумерках выросли зубчатые огненные стены, расцвечивая падающий снег красными тенями. Зрелище было прекрасным и жутким одновременно.
Предмет горячей любви и гордости Фулька пылал, устремляя к небу раскаленные волны неистового жара, словно сама застарелая вековая вражда питала пламя. Кларисса подняла голову, чтобы разглядеть, как самые высокие языки пламени выпрыгивают с выступающих частей бревенчатых стен. Холодные снежинки осторожно садились ей на ресницы, заставляя моргать, и, несмотря на сильный жар, пышущий от горящих бревен, девушка дрожала. Позади одобрительно перекрикивались довольные валлийцы.
Стоящий рядом с ней мужчина глядел на огненную стихию, и на лице его играла странная улыбка. Наконец с губ Фицмориса сорвался порывистый вздох. Гвин обернулся и приказал привести лошадей. Серая кобыла Клариссы фыркала и вставала на дыбы, напуганная ревом пламени. Потребовалось два человека, чтобы удержать ее, пока девушка садилась в седло. Она крепко натянула поводья и попыталась успокоить лошадь, но это удалось ей, лишь когда они отъехали от горящей башни и выбрались на дорогу. Возникшее было у Клариссы поползновение пустить лошадь галопом в сторону Бэббинвудского леса и затеряться среди деревьев быстро пресек Гвин Фицморис, который крепко привязал ее повод к уздечке своего серого жеребца, заметив:
– Бежать глупо, миледи.
– Мне так не кажется, – пожала плечами Кларисса.
Гвин холодно улыбнулся и пришпорил коня:
– Сегодня мы заночуем в Эллсмире. Там вы найдете более удобную постель, чем сугробы.
И, пришпорив своего коня, он поскакал вперед. Кларисса оглянулась, пытаясь за пеленой снега разглядеть замок. Уиттингтон горел и шипел, как пожирающий сам себя зверь… или, может быть, словно феникс, который бьет широкими крыльями, раздувая пламя своего погребального костра, и готовится восстать из гибельного пепла.
Снег повалил сильнее. Снежинки были все такими же мягкими и нежными, как прикосновение любящей руки, но их стало больше; они кружились и танцевали, оседая в следы лошадиных копыт. С ног до головы укутанные белым, всадники, возникшие впереди на дороге, напоминали призраков. Звякая упряжью и кольчугами, они преградили Фицморису путь.
