Дашка же, подобрав юбки, с неожиданной для нее скоростью понеслась за угол, и вбежала в Дом Туманова через черный ход. На первом этаже еще можно было дышать, но чем выше Дашка поднималась, тем гуще и нестерпимее становился дым, хотя девушка дышала через специально заготовленную ею мокрую тряпку. В апартаментах Туманова никого по виду не было. Стараниями Иннокентия Порфирьевича железный сейф, в котором хранились бумаги и документы, выломали из стены спальни и снесли вниз. Не доставало и еще некоторых ценных и антикварных вещей. «Должно быть, Софья Павловна позаботилась!» – подумала Дашка и немедля приступила к исполнению своего плана. Удача улыбнулась ей на третьей попытке. С усилием содрав со стены картину со сражающимся рыцарем и едва не получив по голове тяжелой рамой, Дашка обнаружила приклеенную с обратной стороны серую пухлую папку на завязках. Обернув ее в сдернутый с плеч платок и сгибаясь от кашля, она уже изготовилась бежать назад, как вдруг услышала тоненький голосок:
– Даша! Что это ты тут опять делаешь?
Резко развернувшись, Дашка увидела горничную Таню, стоящую в распахнутых дверях.
Быстротой соображения Дашка никогда не отличалась, даже если не брать в расчет удушливый дым, рев недалекого огня и треск ломающихся где-то перекрытий. Вылупив слезящиеся глаза, она молча смотрела на маленькую горничную.
– Ты… украла… – тихо сказала Таня. – Софья Павловна… Где?
– Нету тут никакой Софьи Павловны! – рявкнула Дашка, и подбежав к согнувшейся от кашля Тане вплотную, взглянула сверху вниз. – А про то, что видела… Только пикни кому… Пожалеешь! Поняла?! – Дашка с силой отшвырнула Таню с дороги и понеслась к выходу. Хрупкая горничная отлетела в угол распахнутого гардероба и там затихла.
Выскочив на улицу, и отбежав в сторону по переулку, Дашка несколько секунд ошалело озиралась, жадно хватая ртом воздух. Потом прокашлялась, сделала свое обычное – сонное и слегка туповатое, лицо, и свободной походкой, не позволяющей ни на минуту усомниться в роде ее занятий, влилась в ручеек спешащих на пожар зевак.
Оказавшись на площади перед Домом Туманова, Дашка позволила себе чуть-чуть поглазеть на слаженные действия прибывших пожарных и полюбоваться внушительной фигурой брандмайора, который стоял на возвышении, освещенный двумя факелами, и отдавал распоряжения. Потом встряхнулась и оглядела собравшуюся толпу. Как и ожидала, легко нашла темно-малиновую фуражку рассыльного. Прочитать надпись по околышу: «Петровская артель, рассыльный такой-то», Дашка не могла, да в этом и не было надобности. Рассыльные были обычно люди пожилые, проверенные, вносили при вступлении в артель порядочный «вкуп» и свято блюли коммерческую и личную тайну клиента.
Отозвав рассыльного в сторону, Дашка назвала адрес, продиктовала послание и вручила деньги.
– Только ты не перепутай, дядечка! – напутствовала она. – Фамилиё сложная, немецкая, не как-нибудь. И быстро-быстро!
– Не переживай, барышня! – солидно отозвался рассыльный, косясь через плечо на все разгорающийся пожар. – Все обскажем в аккурате.
Иннокентий Порфирьевич в грязном и порванном по пройме сюртуке, с непокрытой головой стоял в стороне, окруженный служащими и гостями Дома Туманова и время от времени плотно зажмуривал и снова открывал глаза, как будто надеялся, что ужасающая картина исчезнет, растает в небытии. Иногда к нему, как к наличествующему должностному лицу из горящего заведения, подбегали представители сражающихся с огнем пожарных, чтобы задать какой-нибудь вопрос. Иннокентий Порфирьевич отвечал внятно, но тихо, пожарные, слух которых был настроен на крики команд и рев огня, ничего не понимали. В конце концов, один из ресторанных официантов стал «переводить», т. е. выкрикивать прямо в ухо гонцу то, что говорил управляющий.
– Людей, людей всех вывели? – в который уже раз спросил Иннокентий Порфирьевич.
– Гостей в первую очередь, – послушно, тоже уже не в первый раз доложил Мартынов, бравый как всегда, но с покрасневшими глазами, в бороде которого застряла подозрительная капля влаги. – Кухня эвакуировалась под руководством мосье, даже кастрюли и пряности заморские вынесли… Да вон он сам, плюется и по-хранцузски ругается… Эконом тоже своих людей самолично отослал, все вроде на месте, да ведь поразбежались здесь-то… Шляпницы… у них только нынче занялось, сто раз успели, Прасковью Тарасовну я сам под руки выводил, все пыталась пожар тушить…
– Где Софья Павловна?
– Софья Павловна? – Мартынов пожевал ус. – А должна быть? Я ее не видал…
– Где Софья Павловна?!! – дико, срываясь на фальцет, заорал Иннокентий Порфирьевич.
Подбежавший с очередным вопросом пожарный отшатнулся и глянул на человечка-лису с удивлением и упреком.
«Может же, ежели захотит,» – пробормотал он себе под нос.
Мигом выяснилось, что хотя Софья Павловна и должна была находиться в покоях хозяина, с начала пожара ее никто не видел. Да и до пожара – тоже. Когда забирали сейф и вещи из апартаментов Туманова, решили, что она уж вышла на улицу – от греха подале.
– Может быть, она ушла куда? Погулять? – с надеждой, неизвестно у кого спросил Мартынов.
– Нет, – вдруг решительно выступил один из крупье, тощий юнец с лихорадочным румянцем на щеках и профессионально цепким взглядом. – Я был там, помогал носить. На столе лежит ее, Софьи Павловны, блокнот для записей. Раскрытый. И карандашик золотой. Она с ними никогда не расстается, и когда уходит, с собой берет.
– Что ж? Что ж?!
– Где ж она?
– Может, от дыма сомлела и упала куда?
– Надо пожарным сказать…
Голоса множились, сливались в гул. Все в Доме, независимо от их отношения к происходящему, знали, чем и кем является Софья Павловна для хозяина заведения.
Иосиф, похожий на весеннего растрепанного грача, подбежал к брандмейстеру и быстро о чем-то переговорил с ним. Брандмейстер крутил ус и отрицательно качал головой.
Нелетяга отошел, скинул с плеч плащ и окунул его в лужу, образовавшуюся возле гидранта. Завернулся в промокший плащ и скрылся в дыму.
Никто этого не заметил, так как почти в тот же миг в ноги брезгливо отодвигавшемуся Иннокентию Порфирьевичу с воем повалилась Дашка.
– Нетути, нетути ее! – ревела она. – Тамочки осталась! Задохлась! Сгорела! Я, я одна виновата!
Подбежавшая Прасковья Тарасовна привычной оплеухой усмирила подотчетный контингент, и заставила Дашку говорить толком.
Выяснилось, что горничной Тани Матвеевой, которую Дашка видела на третьем этаже, в покоях Туманова, на площади нет и не было, и, следовательно, она погибла в огне. Отчего Дашка винила в произошедшей трагедии себя, так никто и не понял.
