Однако Густава не так-то легко было отпугнуть. Когда все попытки завести разговор не увенчались успехом, он встал, нагнулся над незаконченным рисунком, осмотрел его критическим взором и произнес:
– Хорошенький мотив! Рисунок кое-что обещает, но вы должны исправить перспективу, мисс Клиффорд, она совершенно неверна.
Это замечание наконец произвело желаемое действие. Джесси подняла голову и возмущенным взглядом окинула Незваного советчика.
– Ведь вы, кажется, сами не рисуете, мистер Зандов? – холодно сказала она.
– Нет, но критикую.
– Это я сама вижу. Однако, надеюсь, вы позволите считать мою перспективу правильной до тех пор, пока меня не убедит в противном настоящий художник.
– Как вам угодно. Я предлагаю пригласить на роль судьи Фриду. У нее незаурядный талант к живописи, – Густав спокойно вернулся на свое место.
– Фриду? – повторила Джесси, откладывая в сторону карандаш. – Кстати, как раз о ней-то я и хотела поговорить с вами. Она, кажется, уже совсем недалека от своей цели, так как расположение к ней моего опекуна растет изо дня в день. Для меня это совершенно непостижимо, в особенности, когда я думаю о том равнодушии, с каким он относился к Фриде вначале. Но, очевидно, она сумела затронуть в нем какие-то тайные струны, ведь у него внезапно вспыхнул такой глубокий и прочный интерес к ней, какого я никогда не ожидала от такого черствого и холодного человека. Он буквально-таки не может обходиться без Фриды. Каждый раз, когда заходил разговор о ее возможном отъезде отсюда, он проявлял явное неудовольствие, а сегодня утром без всякого побуждения с моей стороны предложил мне удержать нашу молоденькую гостью в доме в качестве компаньонки.
– Неужели он сказал такое? – живо откликнулся Густав. – Это уже очень много значит, гораздо больше того, на что я вообще осмеливался надеяться. Тогда действительно мы уже недалеки от цели.
– Я тоже так думаю, и потому пора бы избавить Фриду от мучительного и унизительного положения. Ведь ее считают здесь совершенно посторонней, между тем как она находится в очень близких отношениях с вами; вместе с тем она вынуждена постоянно поддерживать сказанную раз ложь. Я очень часто вижу, как она вспыхивает при самом безобидном вопросе дяди, от ответа на который ей приходится увиливать, как мучает и беспокоит ее отведенная ей роль. Боюсь, что у меня не хватит сил в дальнейшем поддерживать эту игру.
– Она должна продолжить начатое! – твердо заявил Густав. – Я знаю, как ей тяжело, и порой она пытается возмутиться, но я все-таки умею успокоить эту упрямую головушку.
Джесси недовольно нахмурилась; между ее темными бровями появилась глубокая складка.
– Сознаюсь вам, мистер Зандов, что нахожу очень странными ваш тон и все ваше обращение с Фридой, – промолвила она. – Вы обращаетесь с ней совсем как с ребенком, обязанным беспрекословно подчиняться вашему высшему надзору, и, по-видимому, совершенно забываете, что когда-нибудь она должна будет занять свое место рядом с вами.
– Вот для этого и нужно сначала воспитать ее, – снисходительно заметил Густав. – Ей только шестнадцать лет, а я уже давно начал третий десяток, следовательно, как старший могу требовать от этого ребенка уважения.
– Да, видимо, это так. Но я желала бы, чтобы мой будущий супруг вызывал во мне еще и кое-какие иные чувства, кроме уважения.
– Вы, мисс Клиффорд, – совсем другое дело, по отношению к вам никто и не позволил бы себе подобного тона.
– По всей вероятности, потому, что мое состояние дает мне право на известного рода щепетильность по отношению ко мне, тогда как с бедной, зависимой сиротой, которую поднимают до себя, дозволителен любой тон.
Это замечание прозвучало столь горько, что Густав насторожился и вопросительно взглянул на Джесси:
– А вы думаете, что Фрида принадлежит к натурам, позволяющим «поднять» себя?
– Нет, наоборот, я считаю ее очень гордой и значительно более энергичной, чем это можно было бы допустить для ее возраста. Вот именно поэтому-то мне и непонятна ее безвольная подчиненность.
– Да, я кое-что понимаю в воспитании, – самоуверенно заявил Густав. – Что касается вашего предложения уже теперь открыть всю правду, то я думаю совершенно иначе. Вы не знаете моего брата, его упрямство еще далеко не преодолено и вспыхнет с удвоенной силой, если откроется вся эта комедия. В тот момент, когда он узнает, что я приблизил к нему Фриду намеренно, с совершенно определенной целью, его гневу не будет предела и он отправит нас обоих обратно за океан.
– Это было бы, конечно, очень скверно: ведь тогда погибли бы выгоды всей интриги.
Очевидно, Джесси была очень расстроена, раз употребила некрасивое слово «интрига», но оно сорвалось с ее уст, и вернуть его было невозможно. Однако Густав выразил полное согласие с ней.
– Совершенно верно, я этого тоже боюсь, и именно потому не хотел бы легкомысленно поставить на карту эти выгоды.
В его глазах при последних словах вспыхнул странный огонек. Джесси этого не видела, она вновь склонилась над листом бумаги и снова усердно принялась рисовать, но карандаш дрожал в ее руке, движения становились все более поспешными и нетвердыми.
Густав некоторое время смотрел на нее, а затем опять поднялся и, подойдя к Джесси, произнес:
– Нет, мисс Клиффорд, как хотите, а нельзя допустить, чтобы вы так искажали перспективу… Пустите-ка меня на минутку!
С этими словами он взял у нее из рук карандаш и принялся исправлять рисунок. Джесси намеревалась резко запротестовать, но уже в следующую минуту заметила, что ее карандашом водила очень опытная рука и что несколько твердых штрихов совершенно преобразили рисунок.
– Да ведь вы утверждали, что не умеете рисовать! – воскликнула она, колеблясь между гневом и удивлением.
– Это всего лишь дилетантство, которое я не осмеливаюсь выдавать за талант, оно должно подкреплять мою критику. Вот пожалуйте, мисс Клиффорд! – И Густав подал девушке рисунок.
Джесси молча взглянула на лист бумаги, а затем перевела взгляд на своего собеседника.
– Право, я удивляюсь вашей разносторонности, доказательство которой вы только что дали. У вас масса всевозможных талантов, мистер Зандов!.. Вы – политик, журналист, художник…
– И купец! – дополнил Густав. – Вы забываете самое главное, чем я более всего выделяюсь. Да, я своего рода универсальный гений, но, к сожалению, разделяю судьбу каждого гения – меня не признают современники.
Его полуиронический поклон в сторону девушки показывал, что в настоящий момент он и ее признает подобной «современницей».
Джесси ничего не ответила на его замечание и принялась складывать рисовальные принадлежности.
