– Лечение животных?
– Да. Я хотел поступить в ветеринарную школу. После смерти матери я поступил в университет Корваллиса, чтобы завершить образование, но несколько месяцев спустя моего отца бык ударил рогами в позвоночник. Его парализовало, и мне пришлось вернуться на ферму, чтобы вести хозяйство.
– Разве у вас не было братьев и сестер, которые могли бы помочь?
– Были. Двое братьев и одна сестра, но они все завели семьи и уехали. Здесь была Хестер, на которую легла вся работа по уходу за домом и отцом. Она приехала вскоре после смерти моей матери и оставалась в качестве экономки у моего отца.
– Понимаю.
Бартоломью посмотрел на нее и увидел в ее незабываемых голубых глазах вопрос. Он печально улыбнулся:
– Я был молод и обижен на весь свет. У Хестер тоже была нелегкая жизнь. Это нас и соединило, – он пожал плечами. – Во всяком случае, я на ней женился.
Они свернули на боковую дорожку и примерно через милю добрались до бревенчатого дома. Ни одно окно не светилось. Эри разочарованно застонала.
– Никого нет дома!
– Все в порядке, дверь будет не заперта.
Эри с трудом подавила в себе желание поцеловать деревянный пол, на котором она оказалась, войдя в двери. Через несколько секунд, Бартоломью зажег керосиновую лампу. Свет, разлившийся по полу, давал приятное ощущение уюта и радости.
– Вам бы лучше снять эту мокрую одежду, – он подложил полено в маленький костер, который развел в камине. – Мне нужно завести лошадей в сарай. Может быть, что-нибудь подскажет мне, где сейчас Джон и его семья.
Эри держала ладони над огнем и рассматривала несколько обрамленных рамками фотографий на каминной полке, когда она заметила листок бумаги, прислоненный к вазе.
– Здесь есть записка для вас.
Бартоломью поднес записку к лампе и прибавил света.
«Барт,
Извени но мы не сможим тибя встретить. Малинький Джонни сильно упал с сеновала сарая и плохо сломал ногу. Мы едим с ним к дохтору Вулси. Буть как дома и селе мы не вернемси вовримя может быть мы встретим тебя на дороге.
Твой друг Джон
Собираемся быть дома завтра, но мы были бы благодарны, если бы ты накормил животных».
Бартоломью довольно рассмеялся и протянул записку Эри.
– Поскольку орфография не имеет ничего общего с ценами на сено или с производством сыра, Джон не обращает на нее особого внимания. В его представлении, крайне глупо беспокоиться по поводу правильного написания слов – главное, чтобы было понятно.
Так как Апхемы были в Тилламуке – по другую сторону от смытого бурей моста – Бартоломью и Эри получили дом в свое полное распоряжение. У Бартоломью было такое чувство, как будто ему подарили целую тысячу серебряных долларов.
Эри протянула ему записку обратно, а затем вытащила заколки из волос. Она наклонилась до пояса, и мокрые пряди волос закрыли ей лицо и опустились до каминной полки. Она принялась расчесывать их пальцами, чтобы они просохли у огня. От длинных локонов и даже от ее юбок повалил пар, наполнив комнату запахом влажной шерсти и цветов.
Бартоломью крепко стиснул бумагу, чтобы удержаться и самому не запустить руки в подсвеченную огнем копну ее волос, он так был поглощен открывшимся перед ним зрелищем, что даже не расслышал, как она заговорила.
– Что?
– Вы обычно останавливаетесь у них, не правда ли? – повторила она.
Он подошел ближе, его тянуло к ней как магнитом:
– Обычно да. Я останавливался у них по дороге в Портленд, так что они знали, что я снова буду проезжать мимо по дороге домой.
– Получается, что в этот раз вы не остановились у них из-за меня?
Она подняла лицо, и он увидел в ее глазах страдание. Выругавшись про себя, он ответил:
– Гостиница была лишь чуточку дальше. Я подумал, что вы предпочтете комфорт, – он жестом указал на узкую кровать в углу, позади занавеси из яркой ткани набивного ситца, и лестницу, которая вела на чердак. – Здесь мы бы спали на полу.
Ложь его была невелика: Оливия никогда бы не позволила девушке ночевать на полу. Она бы уложила туда Джона, а сама разделила бы кровать с Эри. С облегчением Бартоломью увидел, что нахмуренные брови Эри разгладились.
– Я чувствую себя чуточку виноватой, ведь мы у них в гостях, а их самих даже нет здесь, – сказала она с улыбкой.
– Не стоит. Джон содрал бы с меня кожу живьем, если бы узнал, что я пренебрег возможностью остановиться у него на ночлег. Оливия тоже будет очень жалеть, что она не встретилась с вами. Она любит принимать других женщин, для нее это развлечение, ведь они живут так уединенно. А сейчас вам лучше переодеться в сухое. Я пойду к лошадям.
После того как он ушел, Эри вошла в спальню. Она поставила свой саквояж на высокую постель и присела на нее, желая проверить, мягкий ли матрац. Чего бы она ни отдала за возможность принять ванну, забраться под эти славные стеганые одеяла и проспать двенадцать часов кряду! Ей казалось, что она еще никогда так не уставала. Но нужно было смыть с себя грязь, в которой они перепачкались, а потом приготовить что-нибудь поесть.
Когда она обнаружила ведро воды на полу рядом с умывальником у кровати, она решила ограничиться этим ведром – в умывальнике вода была розоватой, а рядом с ним лежало скомканное полотенце, заляпанное кровью. Должно быть, у сына Оливии Апхем был отнюдь не простой перелом. Эри потерла и прополоскала полотенце, чтобы пятна не въелись, а затем выплеснула воду наружу.
Закончив купаться, она взяла чистую ночную сорочку и панталоны. Секунду-другую смотрела на корсет – как ей не хотелось наматывать его на себя снова! Она презирала корсеты. Насколько удобнее было бы, если бы она могла просто надеть ночную сорочку и халат. Разве это было бы так уж неправильно? Ее порыв был слишком силен, чтобы ему можно было сопротивляться. Несколько секунд спустя, аккуратно облаченная в голубой халат в крупную клетку, который очень шел к ее глазам, она вышла, чтобы приготовить еду.
Когда Бартоломью снова вошел в домик, его взгляд мгновенно метнулся к Эри, которая стояла у стола, раскладывая хлеб, сыр и яблоки, оставшиеся после обеда.
– Я сварю кофе, – сказала она. Когда она повернулась, чтобы взять чашки и тарелки из буфета, свет лампы упал на длинную, темную косу, которая свободно ниспадала вдоль спины. Не считая их ночи у Олуэллов, когда он увидел ее смотрящей в окно и одетой в ночную сорочку, укутанную тенями, он никогда не видел се волосы непокрытыми и не уложенными в прическу. Теперь Бартоломью рассмотрел, что они были не столько каштанового, сколько темно-медового цвета. Его пальцы заболели от желания распустить их и погладить прекрасные золотистые локоны.
