– Свиной зародыш, – пояснил Гибсон, увидев, что внимание Себастьяна привлек небольшой пурпурно-розовый завиток, плавающий в сосуде на каминной полке в гостиной. – Я использовал его для сравнения на лекциях по анатомии.
– А-а, – понимающе протянул виконт, наливая бренди в два стакана и протягивая один другу.
– Я говорил миссис Федерико, что это свинья, – продолжал хирург, с благодарностью принимая напиток. – Только она все равно отказывается здесь убираться.
Переложив кипу бумаг и книг с потертого кожаного дивана на пол, Себастьян сел.
– По-моему, ей уже следовало привыкнуть.
– Некоторые люди никогда не привыкают.
Девлин не был уверен, что сам смог бы притерпеться к столь небрежно расставленным по всему дому частям человеческого тела, но придержал это сомнение при себе.
– Сэр Уильям передал тела погибших женщин «Обществу друзей» для погребения. Служба состоится завтра вечером. К сожалению, квакеры отказались разрешить мне вскрытие. Но позволили более тщательно осмотреть трупы, – сообщил доктор.
– И?
– Полагаю, ни одна из жертв не погибла из-за пожара.
Гибсон оперся культей левой ноги о табурет, наклонив голову, чтобы скрыть гримасу боли, исказившую суровые черты. Себастьян знал, что временами боль делалась настолько невыносимой, что друг днями напролет предавался сладкому дурману дарованного опиумом забытья.
– Они все были уже мертвы – или почти мертвы, когда дом подожгли. По крайней мере, я предполагаю, что его подожгли, – добавил доктор. – Доказательств нет.
Себастьян поднес бренди к носу и вдохнул пьянящий аромат.
– Сложно утверждать наверняка, – продолжал Гибсон, – но я бы не сказал, что убийства были совершены в гневе. Кто бы это ни сделал, он действовал методично. Налетчики, должно быть, убивали женщин по очереди, переходя от одной к другой. На трупах не было лишних ран.
Виконт молча кивнул. На войне они видели, как мужчины, охваченные убийственным безумием, снова и снова наносили удары по телам, из которых давно ушла жизнь.
– А что ты можешь рассказать о застреленной?
– Боюсь, немного. Тело сильно обгорело. По зубам я бы предположил, что ей было не больше двадцати. Стройная, довольно высокая. Похоже на твою Розу Джонс?
– Когда она работала в «Академии», то называла себя Розой Флетчер.
– Думаешь, это ее настоящее имя? – приподнял бровь Гибсон.
– Может, и нет. Джошуа Уолден считает, что когда-то ее звали Рейчел.
– Хоть не плебейские Молли или Лиззи, – ухмыльнулся хирург.
– Нет. Кем бы эта девица ни уродилась, она получила хорошее воспитание. Всплывшие факты наводят на мысль, что причиной резни в приюте Магдалины стало ее присутствие.
Себастьян почувствовал на себе пристальный, изучающий взгляд друга.
– Почему ты занялся этим?
Виконт медленно отпил из стакана:
– А ты заметил еще кого-нибудь, заинтересованного в раскрытии этого преступления?
– На улицах Лондона постоянно убивают женщин, Себастьян.
– Но не так.
Гибсон какое-то время помолчал. Затем спросил:
– Это из-за Джарвиса, правда? Один из способов ткнуть ему пальцем в глаз?
Губы виконта медленно сложились в улыбку.
– Отчасти.
– А мисс Джарвис известно о том, что твои мотивы не вполне благородны?
– О, разумеется, известно. На самом деле, она рассчитывает на это.
Доктор передвинулся, пытаясь отыскать более удобное положение для искалеченной ноги.
– Сегодня в Ковент-Гардене я повстречал мисс Болейн. Она остановила свою карету и заговорила со мной.
Себастьян сделал большой глоток бренди и ничего не сказал.
– Спрашивала о тебе, – не унимался хирург. – Хотела знать, как ты.
– И что ты ответил?
– Соврал. Заверил, что у тебя все хорошо.
Себастьян сделал еще глоток:
– Она больше не мисс Болейн.
– Но ведь Кэт по-прежнему выступает на сцене по этим именем.
Конечно, это было так. Но Себастьян старался не позволять себе думать о ней, как о мисс Болейн.
– Я сообщил ей, что ты снова расследуешь убийство, – добавил Гибсон.
Раньше Кэт это не понравилось бы, подумал Себастьян. В прошлом ее всегда беспокоило его участие в поисках убийц. С другой стороны, может, теперь Кэт уже не тревожится. Или тревожится, но по-другому… как сестра, а не как возлюбленная, которой была когда-то.
К облегчению виконта, друг сменил тему.
– Полагаешь, за преступлением может стоять этот хозяин борделя, Кейн?
Себастьян протяжно выдохнул. Он даже не осознавал, что задержал дыхание.
– По-моему, он более чем способен на это. Загвоздка в том, что не вижу ни одной причины, зачем бы ему уничтожать приют Магдалины.
– Но ведь Роза Флетчер сбежала? Судя по всему, она была ценным товаром.
– Ценным – пожалуй. Но не редкостным. В этом городе полно женщин, готовых торговать собой, чтобы выжить. Кейн мог повесить на нее долг, но можешь быть уверен, он никогда не позволил бы этому долгу стать запредельным.
– Беглянку могли убить в назидание остальным, – предположил Гибсон.
– Могли, – согласился Себастьян. – Но лишить жизни семерых, только чтобы добраться до одной? – покачал он головой. – Нет, думаю, тот, кто сделал это, был доведен до отчаяния.
– Либо очень зол, – добавил доктор. – А как ты собираешься искать пылкого О’Брайана?
Девлин допил бренди:
– Завтра поручу это Тому.
Гибсон, покачнувшись, поднялся на ноги и забрал у друга пустой стакан.
– Как могла эта барышня – образованная, знатного рода – как она могла прийти к такому концу?
– Кто-то предал ее, – ответил виконт, – и я не про того, кто ее застрелил. Ее предали гораздо раньше те люди, чьим долгом было опекать девушку и заботиться о ней.
– Интересно, знает ли семья Розы-Рейчел о том, что она мертва?
Себастьян поднял взгляд на свиной зародыш на каминной полке.
– Я бы сказал, это зависит от того, не они ли ее убили.
Себастьян стоял у окна своей спальни, пристально вглядываясь в еще спящие городские улицы, блестящие от росы булыжники мостовой и голубей, перепархивающих на коньке ближайшей крыши. В бледном румянце раннего утра густо чернели дымоходы лондонских домов, шпили церквей пронзали медленно светлеющее небо. Шаткая пора между ночью и днем, когда время словно приостанавливается, и, если позволишь себе, можно затеряться в прошлом.
Взявшись за раму, виконт распахнул окно и позволил ледяному воздуху уходящей ночи обжечь обнаженное тело. Мужчину согнали с постели видения, которые по-прежнему часто подкрадывались в часы беззащитного сна. Днем еще удавалось управлять своими мыслями, подавлять обуревавшие до сих пор неистовые желания. Однако сон делал его уязвимым. Вот почему Себастьян старался всячески его избегать.
