Он лег в постель, пребывая в уверенности, что ему приснится Анжела. После посещения руин церкви, где они обвенчались, и невольного воскрешения всех воспоминаний это было неизбежно.
Мгновения, которые маркиз провел перед превращенными в пепел остатками алтаря, те краткие мгновения, когда он ощущал ее незримое присутствие, были исполнены призрачного, хрупкого счастья. И все же он понимал, что за них придется расплачиваться.
Так и случилось. Во сне она вернулась к нему, ее глаза с любовью смотрели на него, но в них можно было прочесть и упрек: ведь мужчина, убивший ее, избежал наказания.
Он молил ее о прошении. В течение долгих лет искал убийцу, гонялся за ним по всему миру, одержимый местью, шел за ним по пятам и клялся, что не обретет покоя, пока преступник не будет наказан. Однако преследование так и не увенчалось успехом, и это фиаско камнем легло на сердце маркиза. Ему казалось, что его любовь словно обесчещена.
Во сне она шептала, что он еще полюбит снова, но маркиз знал, что не сможет вернуться к радостям любви, пока Анжела не отомщена.
А потом...
Маркиз резко встал и вышел из-за стола. Он должен был остаться один, прежде чем позволить себе мысли о продолжении того сна. Это было слишком страшно, слишком прекрасно и слишком тревожно.
Он целовал ее, как не раз целовал прежде. Конец сна всегда оставался неизменным: возлюбленная исчезала, оставляя его в полном одиночестве, наедине со своим горем.
На этот раз она не исчезла. Она превратилась в другую женщину. На несколько восхитительных мгновений женщиной, которую он сжимал в своих объятиях, оказалась не Анжела, а его сухая ханжа секретарша.
Вот только она вдруг перестала быть сухой ханжой и прижималась к нему также пылко, как он ее обнимал.
Ее прекрасные волосы, которые он видел лишь однажды, но так и не забыл, струились в его ладонях, прельщая своей роскошью, желанием погрузить пальцы в этот нежнейший шелк...
Он ощущал тепло ее тела и знал, что она вожделеет его не меньше, чем он ее. Губы девушки отвечали на его поцелуи.
Но в следующий миг он держал в руках лишь воздух.
Она ушла.
Когда знойный мираж улетучился, маркиз проснулся и понял, что снова одинок и несчастен. Он еще долго лежал в темноте, пытаясь понять, что же с ним произошло. Но понимание так и не приходило.
Наконец он встал, накинул халат и выглянул в коридор.
Разумеется, там никого не оказалось. Ему стало стыдно. Для уважаемой леди непростительным оскорблением было бы даже допустить, что она могла ночью прийти к нему в каюту. И все же он, не в силах остановиться, ходил по коридору, пока не очутился возле каюты Шоны. Там он замер и внимательно прислушался. Его самого шокировало собственное неподобающее поведение, но уйти он не мог.
Он представлял себе, как она лежит там, за дверью, на своем целомудренном ложе, в абсолютном неведении о том, как он обидел ее в помыслах.
Спустя некоторое время маркиз заставил себя уйти — бесшумно вернулся к себе в каюту и провел остаток ночи, глядя на море в иллюминатор.
Теперь он был благодарен судьбе за то, что не придется так скоро встречаться с Шоной. Ему нужно было время, чтобы привести свои мысли в порядок.
Они не виделись до самого вечера, когда все собрались за обеденным столом. Маркиз испытывал напряжение и страшную усталость; она, видимо, тоже. У Лайонела из-за морской болезни пропал аппетит. В общем-то, одна только Эффи производила впечатление человека здорового и довольного жизнью.
— Позвольте сделать вам комплимент, мадам, — сказал ей маркиз. — По сравнению с вами мы все выглядим довольно жалко.
— Спасибо, сэр. Ума не приложу, что случилось с Шоной! Я никогда не видела, чтоб она страдала от морской болезни. Даже когда мы переплывали Бискайский залив.
— Должно быть, я изменилась, — поспешно пояснила Шона. — Это путешествие... очень сильно отличается от всех предыдущих.
Ко всеобщему облегчению, ужин продолжался недолго, и все разошлись по своим каютам. Однако ночью Шона вновь проснулась. На сей раз она не приближалась к каюте маркиза, а просто поднялась на палубу и стала у поручней, любуясь пенящимся морем.
Как и говорила Эффи, Шона прекрасно чувствовала себя на море и вовсе не боялась качки. Ей было даже приятно стоять на ветру и, расслабившись, не ощущать на себе ничьих взглядов.
Внезапно она поняла, что все-таки не одна. Лайонел шаткой походкой вышел на палубу и стоял неподалеку, глубоко дыша.
— Вам уже легче? — спросила она.
— Нет, — с несчастным видом ответил юноша. — Мне отнюдь не полегчало. Но здесь, по крайней мере, можно подышать свежим воздухом.
Он сделал несколько глубоких вдохов, что, по всей видимости, пошло ему на пользу.
— Теперь-то вы жалеете, что проникли на судно без билета? — мягко спросила Шона.
— Нет. Я должен быть здесь. Я нужен ему.
— Неужели? А он, похоже, так не думает. Маркиз ужасно разозлился, обнаружив вас здесь.
— Все потому, что я член семьи. А он не хочет, чтобы в этом путешествии его сопровождал человек, который хорошо его знает, — загадочно ответил Лайонел. Заметив замешательство на лице Шоны, он добавил: — Я ведь вам уже говорил: книга — это лишь прикрытие, а истинная цель— повторить маршрут свадебного путешествия. Вы знали, что он был женат?
— Доходили слухи, — осторожно сказала Шона.
— Он сбежал из дому, будучи еще совсем молодым. По-моему, бракосочетание состоялось во Франции. Вскоре после этого его жену убили. Не знаю подробностей: разумеется, он не любит распространяться об этом. Но такова истинная подоплека затеянной им авантюры. Это путешествие — дань ее памяти, ибо даже сейчас, столько лет спустя, он по-прежнему любит свою супругу.
Шона отвернулась, чтобы Лайонел не видел, какие чувства вызывают в ней его слова. Она думала о том, насколько сильна любовь маркиза, — и сердце ее колотилось как бешеное.
Это было похоже на наваждение. С какой же страстью нужно было любить все эти годы женщину, чтобы затеять путешествие через всю Европу в память о драгоценных часах, когда они были счастливы вместе?
— А какова судьба того мужчины, который ее убил? — спросила Шона. — Его поймали и осудили?
— Нет. Ему удалось бежать среди всеобщей суматохи, и с тех пор его так и не нашли. Полагаю, это-то и причиняет такую боль моему дяде — то, что злодеяние сошло убийце с рук.
Тут Шона кое-что вспомнила.
— В тот вечер, когда мы познакомились, — начала она, — вы рассказали мне первую часть этой истории.
— Правда? — безо всякого любопытства спросил Лайонел. — Что-то не припоминаю.
— Да. Вы сказали, что он не собирается писать книгу о путешествиях, что эта книга — всего лишь прикрытие.
