Остаюсь искренне Ваш детектив Роберт Бойлан»
Глава 45
В которой Софи прогоняет от себя Ефима Шталь и разгадывает тайну убийства Лизаветы Федосовой
В марте небо синеет, ликуя и предвкушая; в августе – отчаянно. Еще лето! Пена листьев на фоне синевы – ярко-зеленая, как ей и положено, и можно решительно не замечать мелких желтых мазков. Можно делать вид, что все нормально – обычный летний день, и впереди еще долго-долго будет все то же самое… короче, банальнейшая ностальгия, что охватывает в конце лета, наверно, большую половину человечества.
Молодой человек в сером костюме и мягкой шляпе, куривший, сидя в изящном ландо на набережной возле сфинксов, был, безусловно, этой ностальгии подвержен – согласно новейшей моде, требующей меланхолии как изначальной основы всех прочих ощущений. Он обращал медленные взгляды то вверх, к синим небесам, то назад, к решетке Двенадцати коллегий. Слегка болезненная улыбка изредка всплывала на красивых губах, которым, наверно, пошел бы шрам – для устранения излишней женственности (увы, такового не было, да и не предвиделось). Казалось, он ни о чем не думает и никого не ждет – так, проводит время, отрешенно вдыхая запахи хорошего табака, воды и близкой осени.
Но вот на набережной показалась группа студентов и курсисток – и просто приличных господ обоего пола; кажется, в Университете закончилась какая-то очередная общедоступная лекция. Молодой человек слегка оживился. Помедлил немного; тщательно погасил сигару. Взгляд его отыскал тонкую женскую фигуру – чуть в отдалении от прочих. Молодой человек покинул экипаж и двинулся к ней навстречу, держа шляпу в руке. Пронзительно-яркое солнце вспыхнуло на его волосах, окрасив их в лилово-красный цвет осенних листьев дикого винограда.
– Софи! – голос его был простодушно-мягок, к такому она привыкла во времена их совсем недавней необременительной дружбы. – Вот нечаянная встреча!
Она, не останавливаясь, посмотрела на него. Он ожидал любого ее взгляда: гневного, саркастического, даже брезгливого – но, черт возьми, не такого! Она посмотрела на него бесстрашно и небрежно, как на механическое препятствие, которое, что поделать, надо преодолеть.
– Не врите, ради Бога! Вы караулили меня!
– Хорошо, – быстро согласился он, приноравливаясь к ее шагу, – сознаюсь, я ждал вас специально, чтобы поговорить.
– Нам не о чем разговаривать!
– Да неужели? Отчего так? Мы прекрасно ладили с вами, когда в дело не мешался мой братец. Нынче он отбыл, надеюсь, навечно.
Яркая, как августовское солнце, улыбка осветила его лицо.
– Вы в курсе, что он завещал мне на вас жениться?
– Какая чушь!
– Да нет же, клянусь, что не вру! Я, кстати, обещал ему. Только при этом условии, пристроив, так сказать, вас, он согласился убраться из Петербурга. Хотя тут, конечно, было и много всего иного…
– Что вы написали ему в том поганом письме?
– Ничего ужасного. Кстати, вы сами, еще прежде, надоумили меня. Я вспомнил вашу милую шутку с кувшином и, когда вы утром принимали ванну в моем особняке… Сознаюсь, я подглядывал! Это было божественное зрелище!
– Мне неинтересно!
– Удивительно. Все знакомые мне дамы обожают комплименты, и чем они смелее, тем больше ценятся. Вы – исключение из всех правил, Софи.
– Повторяю: мне неинтересно говорить с вами!
– Софи! – он на миг сбился с шага, но продолжал улыбаться все так же ярко; как будто дал зарок улыбаться во что бы то ни стало. – Ну, рассудите же здраво! Я сгорал от нетерпения увидеть вас, говорить, но специально не появлялся раньше, чтобы дать вам время оценить все. Туманова больше нет. Да и был ли? Не померещился ли всем разом? От скуки и жизненной пустоты… Неплохая гипотеза, или фабула для романа, не найдете ль? Десятка два дам ее охотно разделят. Не вы? Что ж! Но очень уж все похоже на опереточную интригу – этого вы отрицать не станете?
Теперь поглядите далее. Я этому реально существовавшему или уж не существовавшему Туманову – единоутробный брат. Но благодаря стечению обстоятельств, мы с вами – одной среды, одного воспитания. Ироническое восприятие мира и для меня, и для вас – единственное спасение от скуки и глупости так называемых современных идей. Понимаем друг друга с полуслова, читали одни книги, видим остро и точно, предвзятости избегаем, не любим дураков и тушеной капусты, боимся толстых белых гусениц и промышленных рабочих. Чего же более? Мы с вами, Софи, просто-таки созданы друг для друга, и вся эта история с Тумановым – рука провидения, которая…
– Не созданы. Не трудитесь. И знайте наверное: я с вами на одной версте срать не сяду.
– Однако! Вы переняли от моего братца более, чем можно было думать…
– Отнюдь! Это мое собственное, коренное. Вы просто не разгадали. Это с ним, а не с вами мы были созданы… Прощайте!
…Он больше не пытался идти с нею рядом. Остановился посреди набережной (благо уличное движение, практически отсутствовавшее, вполне это позволяло), глядя даже не ей вслед, а – в пространство, забыв надеть на лицо возмущение, разочарование или уж пресловутую иронию, что ли. Произошло это потому, что ему вдруг стало невыносимо, до боли, обидно. Как бывало в детстве, когда он ловил восхищенно-любовные взгляды матери, обращенные к брату Николаю. И потом, все эти годы, когда он разыгрывал из себя игривую левретку, таская за ней нюхательные соли и подушечку для ног… А она с тупым чухонским упорством разыскивала кучерова ублюдка!
Момент истины наступил там, на пожаре. Момент его триумфа – так он тогда думал. Кретин. Вот – она наконец увидит, оценит!..
После того, как она поговорила с ублюдком, глядеть и оценивать стало некому.
И вот – последнее. Он никогда не получит эту женщину. Которая, будучи похищенной, бесстрашно сражалась, и в конце концов вывела его из строя и убежала голая по осенним полям… Которая приняла от рыцаря в сверкающих доспехах рубиновое ожерелье и разом затмила всех этих малокровных девиц и дам… Которая принимала его ухаживания, но пыталась обольстить неуклюжего Константина… Которая спала с Тумановым в одной постели и позволяла ему… И ведь он знал, что этот вот разговор закончится именно так. Черт возьми, он все всегда знал! Но слишком хорошо привык убеждать себя, играя в левретку.
А, может, это и не игра вовсе? Может, он в самом деле…
Молодой человек засмеялся и заплакал, выронив шляпу и глядя, как ветер катит ее по набережной. Что ж… По всей видимости, мир действительно устроен так, что всему когда-нибудь приходит конец. Беспечная молодость проходит, как и все остальное. Он чувствовал, как прямо сейчас, здесь, на берегу странной реки-протоки, становится, наконец, окончательно взрослым. Надежды и мечты юности покидали его вместе с улетевшей шляпой. Никто и никогда не пожалел и не попытался понять его. Он тоже не станет никого жалеть.
