Ровно без четверти восемь в номере зазвонил телефон, и портье сообщил, что за ней прибыл лимузин. Анна быстро оглядела себя в зеркале. Сотрудница костюмного бутика дала ей на прощание несколько советов по макияжу и прическе. Результат был потрясающим. Анны Нимейер, журналистки из Гамбурга, больше не существовало. Женщина, смотревшая на нее из зеркала, совершенно не вписывалась в современный интерьер гостиничного номера. Это была дама из другой эпохи. На месте зеркала в хромированной раме, висевшего в ванной комнате, уместнее смотрелось бы роскошное зеркало в резной золоченой раме, какие висели в музейном зале Уффици рядом с «Рождением Венеры» Боттичелли.
Анна набросила длинный плащ с капюшоном – из той же коллекции, чтобы прикрыть драгоценное платье, и на лифте спустилась в вестибюль. Шофер, ждавший ее внизу, вежливо поклонился и проводил ее к шикарному лимузину «бентли», вызывающе сверкавшему в лучах вечернего солнца. Утопая в мягком кожаном сидении супердорогого авто, Анна чувствовала себя Золушкой, едущей на бал в королевский дворец. Она нервно теребила пальцами расшитый цветами шелковый ридикюль.
В него она сунула немного денег, тюбик с губной помадой, пробный флакон любимых духов, зажигалку и пачку сигарет.
Чтобы убедиться в реальности происходящего, Анна больно ущипнула себя за руку и чуть было не вскрикнула. Боль была абсолютно реальной, как и ощущение тяжести массивного украшения из граната, также прилагавшегося к наряду.
Анна почти не заметила, как «бентли» тронулся. Двигатель работал практически бесшумно, колеса словно не касались асфальта. А улицы Флоренции весьма далеки от совершенства. Из двух динамиков лилась приятная джазовая мелодия. Анне казалось, что ее уносит куда-то на ковре-самолете.
Она почти полностью расслабилась, когда машина остановилась. Поездка заняла не более четверти часа. Анна даже немного расстроилась. Так можно было ехать бесконечно. Шофер открыл перед нею дверцу и помог выйти из машины. Анна снова занервничала. Она дрожала, как перед выходом на сцену, что было для нее не свойственно. Сделав пару глубоких вдохов, она заставила себя двигаться дальше. Анна окинула взглядом фасад здания, в котором должен был состояться бал. К величайшему удивлению, она узнала в нем палаццо Даванцатти, архитектурный шедевр XIV века, в котором сейчас находился Museo dell Antica Casa Fiorentina.
«Да, этот Мечидеа понимает толк в тонкостях, – думала Анна, рассматривая здание, напоминающее башню. – Недурственная декорация к спектаклю».
Она подошла к привратнику, на котором тоже был настоящий исторический костюм. Своим видом он напоминал Анне швейцарского гвардейца из стражи Ватикана, державшего в руках алебарду. Внимательно прочтя приглашение, он поднял алебарду и пропустил ее во дворец. В дверях уже ожидал слуга, который, взяв ее плащ и отнеся его в гардеробную, проводил Анну в парадный зал, освещенный тысячами свечей, где собралось множество гостей.
Анне казалось, что она попала в другую эпоху. Общество было самым изысканным: городская знать, банкиры, купцы, явившиеся сюда, будто здесь справлялась свадьба двух отпрысков влиятельнейших семейств города. Анна в нерешительности остановилась, рассматривая гостей. Внезапно к ней подскочил Арлекин, театрально расшаркиваясь. Это был уже второй Арлекин, с которым она встретилась сегодня. Правда, костюм у этого шута был намного изысканнее и роскошнее, чем у того, уличного шута.
– Приветствую вас, Анна, – раздался сзади мужской голос, и под маской она сразу же узнала Джанкарло. Он явно наслаждался своим костюмом и своей ролью. – Ты выглядишь ослепительно, словно сошла с портрета Боттичелли.
– Спасибо за комплимент, – поблагодарила Анна, сделав книксен, – и за приглашение, которое ты мне устроил.
Джанкарло равнодушно пожал печами.
– Это было нетрудно. Синьор Мечидеа не медлил ни минуты с твоим приглашением. Но почему ты не сказала, что знаешь его.
– Что ты говоришь? – удивилась Анна. – Нет! Я его совершенно не знаю.
– Да? Странно. А у меня сложилось иное впечатление. Дело в том, что Козимо точно знал… – Джанкарло снова пожал плечами. – Впрочем, я мог ошибиться.
– Конечно, нельзя исключать, что я могла видеть синьора Мечидеа в доме Роберто. – Упоминание этого имени больно кольнуло ее. – Надеюсь, его-то здесь нет? Я имею в виду Роберто.
– Не думай об этом, дорогая, – успокоил ее Джанкарло. – С тех пор как Роберто связался с той женщиной, он для меня умер, как, впрочем, и для всего флорентийского общества.
– Ага. – Анна старалась не проявлять любопытства и, в определенной степени, злорадства, но неплохо было бы осторожно расспросить Джанкарло про Роберто. – Что ты имеешь в виду?
Джанкарло не надо было долго упрашивать. Он всегда был не прочь посплетничать. А уж когда дело касалось Роберто и его жены, он делал это с особым удовольствием.
– Умоляю тебя, Анна. Ты видела эту тетку, на которой он женился? – Он закатил глаза. – Признаюсь, я неравнодушен к внешней красоте, охотно общаюсь с красивыми людьми. Но я прекрасно понимаю, что шарм и духовность, вкус и чувство стиля, образованность и ум вполне восполняют недостатки внешней привлекательности, а холодная красота, лишенная духовности, оставляет равнодушным. Жена Роберто не обладает ни тем, ни другим. Она не только уродлива, но и глупа, к тому же страдает дальтонизмом. А ее истерический смех! Ты бы только слышала! При одном воспоминании меня пробирает дрожь. Ко всему прочему, она патологически скупа, хотя ее виноградники приносят им неплохой доход. Вина, между нами говоря, весьма посредственные. Я лично убил бы своего повара, если бы узнал, что он покупает у них вина. Правда, для вывоза они, кажется, годятся. Словом, они неплохо зарабатывают на вине, что не мешает этой особе покупать одежду в самых дешевых магазинах. Знаю, не каждый рождается с хорошим вкусом, но в таком случае надо прибегать к услугам кутюрье или, по крайней мере, хорошего портного.
– Да, но, кажется, Роберто любит ее и…
– Любит? Не смеши меня. Для этого человека не существует таких понятий, как страсть или любовь. – Джанкарло начал распаляться. – Роберто – полный идиот. У него была женщина, обладавшая всем: умом, красотой, шармом, гордостью. Но под натиском своего семейства, польстившись на пару гектаров земли в районе Кьянти Классико, он с ней расстался. Не зная обстоятельств, я бы решил, что он сошел с ума. Но ничего подобного. Этот болван, будучи в ясном рассудке и трезвой памяти, променял богиню на прачку. И этого я не прощу ему. Но… – он глубоко вздохнул и безнадежно махнул рукой, – он получил по заслугам – обрюзг, облысел. Уважающий себя флорентиец не пустит его на порог своего дома. Я не знаю ни одного человека, кто бы не осуждал его за это. – Джанкарло положил Анне руку на плечо. – Что я еще могу тебе сказать, дорогая? Забудь этого типа. Он не стоит твоей слезинки.
