— Трогай! — окрик боярина Акима разнесся далёко.
Буян, добрая скотина, сам пошел, не стал дожидаться хозяйского понукания, словно понял, что не до него сейчас.
Шли размеренно, не торопко. Шумскому все казалось, что плывут. Глядел-то не вперед себя, на Аринкину мордашку. На то, как морось оседала на золотой макушке. Прижал покрепче и радостно понял — не противится она. Щекой прижалась к его груди широкой и глаза прикрыла. Ресницы — длинные, темные — легли красивыми полукружьями.
— Никак уснула, Ариша? — голос дрогнул нежностью.
— Нет, боярин. Слушаю, как сердце у тебя стучит громко, — и ее голосок звенел лаской. — Тук, тук. Так у всех сарматов?
Андрей хохотнул.
— С чего ж только у сарматов? У всех.
— А я никогда не слыхала, чтобы так-то, — и Аринка улыбнулась, глаза распахнула и смотрит.
— И у многих слушала? — Андрей бровь рваную изогнул, вроде как осерчал.
— У деды, у боярышни. А еще у меня подруга была в давешнем городище, так вот у нее стучало тихо. Ее сосватали за кожевника старого. Она прожила с ним год и умерла. Лекариха сказала от того, что сердце у нее биться больше не захотело. А еще у Гарма, — сказала и вроде как испугалась.
— У Гарма? — Шумской все силился понять, что она ему говорит, да голос ее шелковый с мыслей сбивал.
— Я так щеня нарекла, — покраснела, глядя на Андрея, видно знала, какое прозвище ему выдумали.
— Гарм, значит, — Шумской прижал девушку еще крепче. — С чего так, Ариша?
— Так ты ведь подарил…
— Так и назвала бы Андреем. — После таких его слов Арина задумалась на малое мгновение и прыснула.
— Вот потеха, боярин. Кто ж пса человеческим именем нарекает, а?
— А кто нарекает человека псовым? — Шумскому не было дела до прозвища своего, но вот не хотел он, чтобы и Ариша так о нем…
Она поняла все, ей Богу! Глаза стали ярче, а ладошка ее маленькая наново легла на широкую боярскую грудь, вроде как приласкала.
В тот момент Шуской и понял — ничего ему не нужно, кроме вот этой девушки с золотой косой. Ради этой малой птахи, готов он был пустить по ветру и богатства свои немалые, и сословие свое отдать. Она — радость, жизнь. А кому ж нужны горы злата, если ничего кроме пустоты нет в душе? Андрей за всю свою недолгую жизнь нахлебался и одиночества, и обид, и крови людской. А с ней рядом вздохнул и уж более не чувствовал себя Гармом-псом, но человеком.
Аришка еще щебетала что-то, Шумской слушал, прижимал к себе теплое счастье свое, и мысль ловил… Споймал-то опосля, когда уж добрались до Богуново и уселись за именинный стол воеводы Медведева.
От автора:
Богиня Рада — Богиня памяти, счастья и радости, духовного блаженства, Божественной Любви, красоты, мудрости и процветания.
"Наследную грамоту дали" — поначалу звание бояр даровалось за особенные заслуги, но с 12 века передавалось по наследству. Укрепить род можно было хорошим браком: боярин-боярыня. Заключались выгодные союзы, ширились земельные наделы, увеличивалась численность дружин. Так формировалась элита на Древней Руси, будущее дворянство.
Мятель — мятл (стар.) — широкая верхняя одежда (дорожная, осенняя и зимняя), похожая на плащ или мантию.
Глава 10
— Аришка, сюда иди, — прошипела боярыня Ксения. — Стой за нами и голову-то не задирай высоко. Помни, чему учила тебя.
— Слушаюсь, матушка-боярыня, — Аринке совсем не до наставлений!
Сказать стыдно, но когда добралась она до Богуново, чуть не плакала, что пора с Буяна слезать и оставить Шумского-то… Теплый он, сильный.
Ворохнулось в Арине женское. Девки-то звание своё теряют не токмо на лавках, да сеновалах. Вот как голова-то кругом пошла, как коленки начали подгибаться при виде его одного, считай, пропала девка, а родилась баба.
С того Арина была как в тумане, покрывалась счастливым румянцем, сияла негой и счастьем девичьим. К слову, парни такое всегда примечают, не знамо как, но безо всякого сомнения. Вон, огольцы, на рыжую-то уставились, почитай все, как один и подзатихли.
На воеводском подворье народу видимо-невидимо. Все вперемешку: гости, ратники, холопы! И все красивые, да веселые.
Аришка нарядная. Ксения не поскупилась на подарок-одежку. Рубаха тончайшая, белоснежная, вышитая. Запона дорогая, поясок и очелье работы лучшего берестовского мастера. Навеси небольшие, но уж из золота. Сапожки-невелички, ровно по ножке, блескучие. А сама она — тонкая, звонкая. Коса тугая, да толстая. И как тут не глазеть, а? Эх!
— Здравствуй, сынок. Вовремя ты, — воевода сошел с крыльца встречать гостей дорогих. — Ксюша, краса ты моя ненаглядная! Машка, вся в тебя. А это кто тут?
Фрол Кузьмич приметил Арину и к себе поманил.
— Вона как! Расцвела, славница! Эдак скоро от сватов отбоя не будет. Палкой всех отгонять придется, — смеялся боярин Фрол.
— Всех-то не надо, батюшка. Одного хоть оставь, а то век в девках просижу.
— Ты то?! Да только пальцем ткни, кого надобно! Тебе чубатого аль усатого? — воевода развеселился и обвел крепкой рукой подворье, на котором тех женихов цельная сотня была.
— Мне бы умного, — поклонилась Аринка и услыхала смех.
Воевода и сам хохотал, смеялись и те, кто слышал ответ Аринки. Боярыня Ксения улыбалась, но бровями знак дала ученице своей непутёвой, мол, много болтаешь. Аринка упрёк приняла и поклонилась воеводе поясно.
— С именинами, Фрол Кузьмич. Долгих лет тебе.
— Спаси тя Бог, славница, — потрепал по рыжей макушке добро так, по-дедовски и отошел к другим гостям.
Женщины потянулись в бабьи хоромы, поздоровкаться, поболтать перед службой в церкви. Семейств собралось немало и все разные, да чинные. Ксения шепнула Машке и Аришке, чтоб помалкивали и слушали. Со словом своим глупым, да юным, не лезли вперед старших.
Когда уж толпа нарядных баб взошла в хоромы, когда все расселись по лавкам, Аришка и почувствовала свою бесчинность.
Определили ей место у самой двери, с краешку. Разговор шел все больше о хозяйстве, но непростой, а с вывертом. Похвалялись все, но исподволь, будто намеками. Кто говорил о дочке-красавице, кто о муже славном воине, а кто и златом бахвалился.
— Вот местечко-то досталось, — шептала Аришкина соседка справа — румяная баба с тонкими бровями. — Вона, сиди теперь рядом с Павлинкой.
Ариша глянула на соседку слева, бледную тётку, скудно одетую, но прямую, будто палочка-тростинка.
— А что за Павлина? — Аринино любопытство мало когда ее покидало-то.
— Не знаешь? Да ты ведь не местная, — и зашептала радостно. — Так ее в жены взял боярин Сормов. Она-то из простых сама. В приданое ничего не принесла, а Сормов-то погорел. Дружина разбежалась, дом с дырявой крышей стоит. Князь вона уж и грозит грамоту боярскую отнять. Ить воинскую повинность несть не могёт. А все через Павлинку! Ох, такая любовь была промеж них, а когда все сплыло, он ее поколачивать стал. Бьет и орет, что жизнь ему поломала.
— Так чего ж бьет-то? Он же хозяин. Сам погорел, нето. — Арина внимала тётке румяной и … Мысль родилась, завиляла, но схоронилась.
— Молодая ты еще, глупая. От него семейство отвернулось за такую-то жену. А у Павлинки и не было никого. А как без опоры-то? Вот ты дурёха, — хохотнула тонкобровая. — Неровню взять, все потерять.
Аринка хотела еще спросить, да умолкла. Враз припомнила Наталку с Дёмкой. Муторно как-то стало… С чего бы? Уразумела уж после церковной службы.
Колокол на церквушке звонил громко, малиново. Женщины урядно потянулись к службе. Мужья, да сыновья уж толпились у церкви, поджидали. Так и взошли толпой в святое, намоленное место.
Ариша скромно встала позади Ксении и Маши, взяла в руки свечку тонкую и голову опустила. Поп читал, а мысли у Арины совсем не святы были, не светлы.
Малое время спустя почуяла, Шумской рядом, и не просто, а прям за спиной. Будто ожила вся, затрепетала, по шее словно озноб и жар и все разом.
