— Я прошу помощи в юридическом вопросе. Моя племянница, Джорджиана, живет со своей мачехой с тех пор, как два года назад умер ее отец. Ее отец пообещал назначить меня опекуншей в своем завещании, но умер, не успев этого сделать. Опекун, упомянутый в завещании, также умер. Я прихожусь Джорджиане крестной, я бы хотела растить ее, поскольку сейчас оба ее родителя умерли. Однако ее мачеха отказывает мне в праве даже видеться с ней. А сейчас они переехали, не сказав ни кому, куда направились. Я хочу найти племянницу и добиться, чтобы ее передали мне.
— Не вполне понимаю, каким образом я мог бы вам мочь.
Франческа сделала еще несколько шагов к нему, но этот раз двигалась плавно, и шаги ее были помельче.
— Джеймс Уиттерс оказался единственным стряпчим, который не качал с сожалением головой и не обращался мной как с недалекой истеричкой. Если бы вы только помогли мне найти другого приличного стряпчего, который принимал бы меня и мое дело всерьез, я бы сочла вашу ответную услугу более чем достаточной.
Эдвард повернулся, но не так, чтобы оказаться с ней лицом к лицу, и вскинул голову.
— Вы хотите, чтобы я нашел для вас солиситора?
— Нет, — сказала Франческа, и голос ее едва заметно дрогнул — это надежда пустила когти в ее сердце. — Я хочу, чтобы вы помогли мне провести собеседование с солиситорами. Ни один из них не относится серьезно к своей клиентке, если она — одинокая женщина, не обладающая ни особым влиянием, ни большим богатством. У меня есть средства, чтобы заплатить стряпчему, — поспешила заверить его Франческа. — Мне просто нужно заручиться вашим влиянием.
Эдвард тяжело вдохнул, по-прежнему глядя прямо перед собой, но не на нее. Франческа изучала его профиль, едва осмеливаясь дышать. У него был твердый подбородок, крепкие скулы, под которыми сейчас угадывались желваки, и нос с горбинкой, которая была незаметна, если смотреть на него анфас.
— Полагаю, у вас есть список, — сказал наконец лорд Эдвард. — Список солиситоров.
— Я… Да. — Франческа собралась с мыслями, которые, похоже, явно забрели куда-то не туда. — В нем четыре или пять имен.
Он медленно кивнул, и его голова опустилась ниже. Можно было бы сказать, что он набычился, если такое выражение уместно для описания аристократа.
— Приводите Слоуна, — сказал он очень тихо. — Как можно быстрее.
— Конечно, — сказала она, и сердце ее замерло. — Я отправлю вам записку, как только получу от него известие.
Наконец он повернул к ней лицо.
— Благодарю вас, леди Гордон. — Он протянул ей руку. — Полагаю, мы пришли к согласию.
Она вложила ладонь в его руку.
— Сожалею, что наше знакомство началось при таких обстоятельствах, — сказала она, не лукавя, бросив быстрый взгляд на газету, которую он продолжал держать в руках.
Не глядя на газету, он сложил ее вдвое и убрал за спину.
— Разделяю ваши чувства. — Вот все, что он сказал.
На Франческу он произвел неизгладимое впечатление.
У этого мужчины, должно быть, ледышка вместо сердца, или, возможно, он весь набит льдом. Впрочем, рука у него оказалась теплой. Она чувствовала тепло и силу его рукопожатия даже сквозь перчатки. Он не стал задерживать ее руку в своей.
— Доброго дня, сэр, — сказала она, отчего-то слегка задыхаясь.
Он испытующе на нее посмотрел. Взгляд его не был холодным, и цвет глаз не казался уныло серым, отнюдь. В них она увидела проблески синевы, словно сквозь тучи проглянуло чистое небо.
— До встречи, — ответил он.
Эдвард долго стоял у окна. Леди Гордон появилась на ступенях внизу. Даже в этот мрачный и пасмурный день волосы ее сияли, как новенький пенс. Эдвард не замечал этого блеска, когда она была в комнате, всего в нескольких футах от него. В следующий раз надо будет внимательнее рассмотреть ее волосы, чтобы не слишком отвлекаться на все прочее.
А отвлечь его в ней могло многое. Внизу, на улице, она говорила со своим кучером, выразительно жестикулируя тянутой в перчатку рукой. Мужчина кивал. Леди Гордон была довольна. Каждый изгиб ее тела выдавал ее настроение. Она лучилась радостью. Если бы он мог видеть лицо, то, бес сомнения, увидел бы, что глаза ее сияют, на щеках расцвел этот чудный румянец, такой же, какой появился в тот момент, когда он позволил ей привести Слоуна. Этот румянец навел его на мысль о свежих персиках или только что распустившихся розах, нежных, шелковистых лепестках, которые так и тянуло потрогать, взгляд Эдварда скользнул по ее щеке, той ее части, что была видна под шляпой, но леди Гордон находилась слишком далеко, чтобы проверить, точен ли нарисованный им в мыслях образ. Шаль ее соскользнула с плеча, открыв взгляду грудь, сливочно-белую на фоне темно-зеленой ткани платья. По крайней мере, грудь ее запомнилась ему с абсолютной точностью. Модное платье, что было на ней сегодня, подчеркивало это ее достоинство даже лучше, чем вчерашнее. Лорду Гордону, кем бы он ни был, здорово повезло.
Она закончила говорить с кучером и села в экипаж. На мгновение мелькнула стройная белая лодыжка. Кучер закрыл за ней дверь и взобрался на козлы. Лошади тронулись, и леди Гордон исчезла. На время.
Наверное, ему совсем не следовало о ней думать, и, уж конечно, не в этом ключе. Но Эдварду было легче и приятнее думать о ней, чем о чем-то еще, в особенности о его невесте Луизе. Луизе, которая поклялась хранить его тайну и в тот же вечер нарушила данное ему слово.
Эдвард принудил себя вновь разгладить смятую дешевую газетенку и прочесть статью еще раз. У него зубы сводило при мысли о том, что придется просить того, кто ее напечатал, об опровержении, хотя он и понимал, что иной надежды замять скандал у него нет. С мрачной решимостью Эдвард разорвал газету на клочки. Типографская краска оставила след на его пальцах — черный след, подобный черной злобе, пропитавшей каждое слово в этой статейке. Эдвард подошел к камину и швырнул обрывки в очаг. Затем позвонил в колокольчик.
— Разведи огонь, — велел он слуге. — Немедленно. — Ему хотелось устроить настоящий костер, чтобы изгнать эту чуму из своего дома.
Слуга поклонился и торопливо вышел. Эдвард, скривившись, посмотрел на свои испачканные руки и направился наверх помыть их. Как бы ему хотелось оказаться сейчас в Суссексе! Там он мог бы жить спокойно и счастливо и не слышать ядовитого шепота у себя за спиной. В Лондоне едва ли отыщется такое место, где ему бы не повстречался кто-то из тех, до кого дошли слухи. Слухи распространяются быстрее любой инфекции, как говаривал отец.
Эдвард все еще пребывал в мрачных раздумьях, когда дворецкий принес ему записку. Она была написана уверенным округлым и весьма энергичным почерком. Еще до того, как он вскрыл печать, Эдвард знал, что эта записка от леди Гордон.
