Но, с другой стороны, она не встречала человека, с которым обошлись бы так же жестоко, как с Маликом, если его рассказ о султане – правда, то вполне понятно, почему главным делом и главной страстью его жизни стала месть. Если бы ее собственную семью вот так, по прихоти диктатора, мучили и терзали, то вполне возможно, что и она сама не остановилась бы даже перед торговлей людьми – лишь бы ускорить его падение.
Вся ситуация никак не укладывалась в привычные понятия о добре и зле.
Подул ветер, рука Эми невольно потянулась к вороту платья, и девушка заметила, насколько она грязна. Да это и не удивительно после такого дня, какой провела она. Малик говорил о ручье – где же он? Девушка взглянула туда, куда он показывал, вспомнив о куске мыла, который она заметила в сумке.
Пока ее похититель спит, она искупается. Вынув мыло, Эми скрылась за деревьями.
Малик открыл глаза всего через несколько минут после того, как Эми ушла с поляны. Второй раз его пленница убегает, пока он спит! Ну не дурак ли он?
Она что, так и не прекратит это? Неужели это записано в книге его судьбы: всю оставшуюся жизнь догонять и ловить ее? Почему он не связал ее? Потерял рассудок? Рассерженный, Малик вскочил, попутно подняв с земли флягу, чтобы заново наполнить ее водой.
В нескольких футах от ручья он внезапно остановился. Эми стояла перед ним, по пояс обнаженная, и плескалась в воде.
Малик отвел глаза, но тут же взглянул снова, словно влекомый какой-то невиданной силой.
Картина, открывшаяся перед ним, заставила его сердце забиться сильнее. Девушка подвязала волосы поясом от платья, а само платье спустила до талии. Встав на берегу на колени, она мылась, сияя в свете утреннего солнца.
Малик прикрыл глаза; руки его сами собой сжались в кулаки. Как же ему хочется погладить эту шелковую кожу, дотронуться губами до темных твердых сосков, языком пройтись по расщелине между холмиков груди! Когда девушка наклонилась ниже, чтобы ополоснуться, он заметил изящный изгиб спины, маленькую ямочку на пояснице и невольно представил себе, как ласкает ее, а потом снимает платье и, взяв ее на руки, несет на мягкую, еще покрытую утренней росой, траву.
Эми повернулась, чтобы вытереться его рубашкой, и Малик с тяжело бьющимся сердцем спрятался за дерево. Гордость не позволяла ему быть замеченным – сама мысль об этом казалась неприятной. Но невозможно было оторвать взгляд от волшебной картины. К сожалению, Эми распустила волосы и надела платье.
Увидев, что она одета, Малик пошел к ней, стараясь производить как можно больше шума.
Девушка ждала его, встряхивая мокрыми волосами.
– Удивительно! – произнесла она, – я все еще здесь! Малик молча опустился у ручья на колени и наполнил флягу.
– Неужели тебе не подумалось, что я опять убежала? – настаивала Эми, глядя, как он окунает голову в воду и приглаживает мокрые волосы.
– Я подумал, что опыт этой ночи удержит тебя рядом со мной, – солгал Малик, потирая заросшую щетиной щеку.
– Почему бы тебе не отрастить бороду? – неожиданно сменила тему Эми. – Ведь это послужит отличной маскировкой!
Малик быстро взглянул на нее и коротко ответил:
– Бороды носят люди султана.
– Но борода изменит твою внешность, – продолжала рассуждать девушка.
– Бритва сделает то же самое, – отрезал Малик, снимая рубашку.
– Мне кажется, что ты несколько самонадеян, – заметила Эми, стыдливо отводя глаза, чтобы не видеть, как он ополаскивает грудь и плечи. – Наверное, тебе приятно, чтобы люди знали, что это именно ты захватил поезд или разбил отряд султана: ты кажешься себе Робин Гудом.
– Это британские газеты придумали, а вовсе не я, – ответил Малик, вытираясь курткой, которой только что вытиралась и Эми.
– Держу пари, что ты с удовольствием читаешь об этом, – сухо предположила девушка. – За твою голову давным-давно назначена высокая цена, и никто еще тебя не выдал.
Малик поднялся, Эми заметила, как играют мускулы на его плечах и спине.
– Султан не пользуется любовью народа, – пояснил он, – даже те, кто ничего не предпринимают, чтобы сбросить его иго, не станут предавать того, кто делает это.
Он поднял с травы рубашку.
– Пойдем. Нам потребуется почти весь день, чтобы добраться до лагеря. С двумя всадниками на спине конь пойдет медленнее.
Когда Эми подошла к нему, он снял с талии плетеный пояс:
– Вытяни руки.
– Пожалуйста, не связывай меня! – взмолилась Эми.
– Не хочу, чтобы солнечный свет разбудил твое желание сбежать, – спокойно произнес Малик.
Затянул потуже узел и поинтересовался, словно только что вспомнив:
– Как тебя зовут?
– Амелия, – едва слышно ответила девушка, идя следом за ним. Теперь Малик вел ее за свободный конец пояса. – Амелия Райдер.
– Что означает это имя? Девушка взглянула удивленно:
– Амелия?
– Да.
– Возлюбленная.
Малик что-то пробормотал про себя.
– Что? – переспросила девушка.
– В турецком языке тоже есть слово, выражающее это.
– Как оно звучит?
– NAKSHEIL, – ответил Малик.
– Оно обозначает то же самое?
– Почти. По-турецки это звучит более поэтично.
– Как именно?
– Буквально можно перевести как «ожерелье моего сердца».
– Как красиво! – прошептала девушка.
– Это имя носила жена султана. Она, как и ты, была с запада. Француженка Эме де Ривери.
– «Эме» по-французски обозначает «возлюбленная». И правда, это мое имя!
Малик кивнул.
– Она была с Мартиники – кузина жены Наполеона Бонапарта. Ее схватили пираты, когда она ехала во Францию в монастырскую школу, продали в гарем в дворец Топкапы. Там она провела всю свою жизнь. Эми вздрогнула.
– Какой ужас! Малик улыбнулся.
– Она была очень счастлива.
– Откуда ты знаешь? – почти требовательно спросила Эми.
– Она влюбилась в своего повелителя, – темный взгляд мужчины словно проник в ее душу, и девушка почувствовала, что щеки ее розовеют.
– Говорят, такое случается, – тихо и мягко добавил он.
Затем они подошли к коню, и Малик помог Эми подняться в седло.
Анвар Тапит не находил себе места от беспокойства. Малик ушел вчера на заре и до сих пор не вернулся.
Анвар знал, что основания для беспокойства есть. Он видел мужчин спокойных и невозмутимых – но лишь до тех пор, пока их не окликнет судьба. Видел холодных как лед, совершенно равнодушных к женщинам – пока не найдется одна-единственная, способная зажечь в сердце огонь и лишить рассудка. Они становились невменяемыми, заколдованными, обратив всю силу страсти, прежде посвященной делу, вере, семье, на ту, которая, возможно, разрушит и перевернет судьбу.
