— Ей рано иметь ребенка. — В голосе Иоханана слышался гнев, хотя он говорил шепотом, чтобы не разбудить Мекетатон. — Она сама еще ребенок.
— Да. — Нофрет повернулась спиной к Мекетатон и сердито взглянула на солнце. Глаза ее заслезились — после тени под навесом свет был слишком ярок.
Иоханан не спешил нарушить молчание. Немного погодя он спросил самым обыденным тоном:
— Ты давно к нам не приходила. Тебя бабушка напугала?
— Нет. Я была занята. Только и всего.
— Мы будем рады тебя видеть. В любое время. Бабушка обещает не говорить ничего слишком потрясающего.
— От нее это не зависит.
— Если сможешь, приходи к обеду. Мы собираемся зарезать ягненка к празднику новолуния.
Нофрет подняла брови.
— Это праздник вашего Бога?
— В основном, — ответил он. — И свадьба.
Ее сердце кольнуло.
— Твоя?
Иоханан удивленно посмотрел на нее.
— Что? — Голос его сорвался. — Конечно, нет! Художник Рахотеп женится на дочке старого Бенави. Будет вино, — сказал он мечтательно — И мед. Ты же любишь мед, я помню.
— Не знаю, смогу ли я…
— Я попрошу твою царевну.
— Нет!
Он засмеялся и не послушался. Когда Эхнатон, а за ним вся его семья вышли из гробницы, Иоханан дождался, когда царственные особы придут пить воду из кувшина и охать над Мекетатон — слишком поздно и мало, по мнению Нофрет, — и решительно подошел к Анхесенпаатон. Нофрет не успела остановить его. Он поклонился на пустынный манер.
— Госпожа, не соизволишь ли ты, своей милостью, отпустить твою служанку к нам в гости в ночь новолуния?
Царевна оглядела его с ног до головы. Нофрет ничего о нем не рассказывала, и все же она догадалась, кто это.
— Ты, должно быть, Иоханан бен Агарон. Мы родственники, я думаю.
— Да, госпожа. У нас будут играть свадьбу, и твоей служанке хочется побывать на празднике и на танцах. Ты позволишь ей пойти?
— Вы друзья? — поинтересовалась царевна.
Иоханан и глазом не моргнул.
— Думаю, да. Моей бабушке она нравится.
— Твоей бабушке… — царевна нахмурилась. — Леа? Так ее зовут?
Он кивнул. Анхесенпаатон чуть улыбнулась.
— Мой дед рассказывал мне о ней. Она ясновидящая? Ее бог говорит с ней так же, как Атон говорит с моим отцом.
— Не так… Настойчиво. Но она видит яснее, чем многие.
— Мне жаль ее… Что ж, можешь забрать мою служанку в ночь новолуния. Но чтобы она вернулась утром и могла прислуживать мне.
Нофрет открыла было рот и снова закрыла. Ни разу во время разговора ее госпожа не взглянула на нее, и, как ни странно, Иоханан тоже. Эти двое замечали ее не больше, чем тень на стене. Они распоряжались ею, и им вовсе не приходило в голову спросить ее саму.
Но возразить она не могла. Нофрет была рабыней, исполнительницей господской воли, лишенной собственного ума, желаний и права спорить. Слишком часто она забывала об этом. Чаще всего ее госпожа была снисходительна к ней. Но не сейчас. Хотя царевна, наверное, думала иначе, отпуская ее танцевать на чуждой свадьбе.
По мнению Нофрет, ночь новолуния настала слишком скоро. И, что еще хуже, ее хозяйка, будучи в веселом настроении, считала, что она обязательно должна пойти, к тому же нарядившись получше, как подобает служанке царевны. Анхесенпаатон заставила Нофрет надеть платье из тончайшего, почти прозрачного льняного полотна и дала ей браслеты, серьги и ожерелье из золота с лазуритом, кровавиком и малахитом. Парика Нофрет не потерпела бы, но мастер, причесывавший саму царицу, уложил ее буйные кудри в подобие парика знатной дамы.
Нофрет чувствовала себя идолом, установленным в храме. Она повернулась в облегающем платье, попробовала шагнуть.
— И как же, скажи на милость, я пойду в нем до селения?
— Ты не пойдешь, — заявила царевна, — тебя отнесут в паланкине.
— Ни за что! — Нофрет топнула ногой. — Они сочтут меня заносчивой. Все будут глазеть на меня с отвращением.
— Не думаю, — сказала царевна. Она помолчала, нахмурившись. — Хорошо. Не в паланкине. Ты сможешь управлять колесницей?
— Смогу ли… — у Нофрет перехватило дыхание. — Еще не легче!
— Я думала, тебе понравится, — огорчилась царевна. — Готова спорить, Иоханану понравилось бы. По-моему, он из тех молодых людей, которым было бы интересно попробовать.
— Ночью? В новолуние?
— Ладно, ты права. — Царевна тяжело вздохнула, представив, от какого замечательного зрелища придется отказаться. — Снимай платье. Возьмешь его с собой. Оденешься, когда придешь в деревню.
Это был достаточно толковый совет. Нофрет и сама думала так же, и ей хотелось увидеть лицо Иоханана, когда она появится на празднике, одетая как госпожа из дворца.
Царевна помогла Нофрет снять наряд, стараясь не растрепать прическу, и связала в узелок платье и украшения, добавив к ним, поразмышляв, пару изящных сандалий с золочеными ремешками.
— Неизвестно, на чем придется танцевать, — сказала она с удовлетворением, увязав вещи в накидку из грубого полотна. — Вот. Понесешь это на голове, и все будут принимать тебя за служанку на прогулке.
— Очень уж ты умная, — заметила Нофрет.
Царевна засмеялась.
Нофрет шла через город не спеша, как обычно ходят служанки, и несла на голове свой узелок. Никто не обращал на нее внимания. Солнце уже садилось, бросая косые длинные лучи на стены и крыши. В этом золотом сиянии город не казался таким необжитым, неуютным и недостроенным. Тени заполняли пустые пространства, золотили каркасы домов, воздвигали колонны там, где еще ничего не было.
Даже пустыня выглядела как-то приятнее, когда закат смягчил ее резкие линии. Тень Нофрет двигалась далеко впереди нее: длинные тонкие руки и ноги, крошечная голова. На дороге больше никого не было. Строители, должно быть, спускались от гробниц в другом месте. Горожане не ходили в пустыню в сумерках. Безусловно, разумней было отправиться в колеснице или даже в паланкине.
Нофрет не хотелось привлекать к себе чрезмерное внимание, вызывать недоверие и подозрение в том, что она соглядатай царевны. Рабы всегда думают так, на то они и рабы. И пусть Иоханан яростно утверждает, что он свободный человек — его свобода полностью зависит от царя — так же, как и ее.
Когда девушка добралась до деревни, уже почти совсем стемнело. Сверток на голове уже порядком утомил ее, но она совсем позабыла о нем, удивленная неожиданной красотой этого невзрачного местечка в свете ламп и факелов среди тьмы.
Ахетатон на закате был почти красив, а селение строителей в ночи — просто прелестно. Центральная площадь, где днем шумел базар, была залита светом. На одном ее краю установили навес, похожий на царский, на другом — столы с чашами, блюдами и кувшинами. Когда Нофрет подошла, женщины подносили хлеб, сыр, пироги, мясо, разные фрукты. Угощение было не таким изысканным, как на царском пиру, но гораздо богаче, чем можно было ожидать в таком месте.
