«Уже пора выходить на работу… На шахте ждать не будут… Вода в корыте остывает… Бенджамин, умывайся как положено, а не то я сама буду мыть тебя, словно маленького мальчика… Tea, примерь новое платье. Смотри, какие красивые ленты для волос…»
Tea… Она всегда вспоминала Tea. Алиса стала всматриваться в землю, глядя себе под ноги, чтобы не думать об этом. Иосиф, конечно, не мог не услышать бормотания матери, не мог не заметить боли, которая так часто появлялась в глазах Алисы, но он не задавал лишних вопросов и всегда повторял одно и то же: «Если понадобится моя помощь, я на огороде».
«Если понадобится его помощь!» Что бы она делала, если бы не доброта этого человека? Но ей придется покинуть его, и завтра же они уйдут.
Послышался далекий колокольный звон, красивые торжественные звуки мягко полились над землей, и Алиса на миг вновь почувствовала себя маленькой девочкой — до того явственно вспомнилось ей, как она крепко держалась за сильную отцовскую руку, когда они всей семьей шли на воскресную вечернюю службу в церковь.
Неужели все это когда-то было, неужели это не игра воображения? Алиса горько вздохнула и поправила шаль на плечах. Нет, ее детство нельзя было назвать прекрасной сказкой, полной любви, которую они делили пополам с сестрой. Были и боль, и слезы в подушку по ночам. Ее мир всегда очень отличался от мира, в котором жила ее беспечная сестра Tea. А сейчас и подавно.
Сколько в ее жизни было горя! Оно окружало ее, душило, тянуло в такие глубины, из которых она не должна была никогда выплыть, но… на смену старому дню приходил новый, и Алиса продолжала жить… Она жила, только была ли это жизнь?
Сбежавшая с любовником Tea ничего о нынешней жизни сестры не знала и, наверное, даже не догадывалась, сколько горя принесла ей. Tea не могла знать, каково приходится Алисе, которая была вынуждена в одиночку воспитывать слепого ребенка и заботиться о матери, теряющей последние крупицы разума.
Алиса снова вспомнила о ребенке, которого она любила, как собственного сына. Милый, дорогой Дэвид… У него не хватило сил побороть инфекцию, попавшую в легкие, и болезнь, которая так стремительно развилась в маленьком теле, забрала невинную юную жизнь.
Алиса похоронила его там, на церковном кладбище. Она обвела взглядом холм и стоявший на нем храм. Теперь малыш лежит один. Боль, которую она изо всех сил старалась унять, когда смотрела, как маленький белый гроб опускали в землю, была настолько сильной и всеобъемлющей, что, как казалось Алисе, ничто и никогда не сможет сравниться с ней. И эта боль вновь пронзила ее сердце.
Жизнь распорядилась по-своему, и боль… боль стала безграничной.
Мать уже находилась на такой глубокой стадии страшной психической болезни, названной врачом «слабоумием», что не могла присутствовать на похоронах внука. Часто, когда Алиса долгими ночами думала о ребенке, который рос внутри нее, и о том, что будет с его появлением на свет, ее обуревали сомнения. А потом днем, когда она не могла без слез смотреть на собственную мать и пыталась унять эти вечные призывы к семье, продолжавшей существовать только в воображении Анны, Алиса задумывалась, правильно ли она поступила. Может, нужно было взять мать на похороны? Может, стоило отвести ее на церковное кладбище, чтобы и она простилась с Дэвидом? Но что изменилось бы, если бы она привела потерявшую разум женщину в церковь и поставила рядом с собой над раскрытой могилой, заставив слушать речь священника и смотреть на маленький гроб? Она ведь все равно не понимает, где находится и что происходит вокруг.
Так нужно ли было все это?
С того дня Алиса задавала себе этот вопрос тысячи раз, но так и не нашла ответа. Ей едва удалось пережить смерть ребенка, к которому она относилась, как к своему сыну, а теперь предстояло понять, как жить с женщиной, чья болезнь прогрессировала день ото дня. Да что там говорить, если Анна, возьми она ее на похороны Дэвида, вряд ли поняла бы, что у нее был внук.
Алиса немало времени потратила на то, чтобы подумать о своей многострадальной жизни. Когда же звон последнего удара колокола растворился в тишине, она вдруг почувствовала, что поняла главное: каким бы ни был ответ, все равно ничего не изменится.
— Хочешь сходить на могилку, попрощаться в последний раз?
Алиса собиралась сделать это на обратном пути из Банкрофт-холла, но колокола, возвестившие о начале вечерни, напомнили ей, что на то, чтобы отдать хозяйке поместья новое платье, у нее и так ушло больше времени, чем она рассчитывала. Поэтому Алиса не стала сворачивать с дороги до Холл-энд-коттеджа.
— Нет, — покачав головой, сказала Алиса. — Вы и так почти все воскресенье на нас потратили. Я соберу мать, и мы скоро уйдем.
— Вам придется идти по полю, которого вы не знаете. Да еще ночью! — В голосе Иосифа звучал упрек. — Думаю, ты и сама понимаешь, насколько это опасно. Далеко ли ты уйдешь, если Анна не выдержит и тебе придется нести ее на себе? Уверен, что не намного дальше, чем вы отошли от дома сегодня утром.
Честно говоря, Алисе нечего было ответить. Но все равно она не имела права допустить, чтобы угрозы тех женщин воплотились в жизнь. Они ведь обещали не только опорочить имя Иосифа Ричардсона, но и добиться его изгнания из города.
— Твоя мать и днем-то выйти на улицу не может, а ты собралась ее на ночь глядя куда-то вести…
— Я знаю! — в отчаянии воскликнула Алиса, и ее пальцы, спрятанные в складках шали, сжались. — Да, моя мать ужасно слаба, но разве вы не видите, что…
— Я вижу больше, чем ты думаешь, — решительно оборвал ее Иосиф. — Ты, наверное, думаешь, что я не понимаю, почему тебе не терпится уйти из Холл-энда? Алиса, ты действительно боишься, что люди могут подумать что-то непристойное?
Этот этап уже пройден. Люди не думают, они говорят, причем говорят громко! Алиса, не выдержав, отвела взгляд.
— Неужели ты считаешь, что я могу пустить к себе в дом женщину только для того, чтобы затащить ее в постель? — продолжал Иосиф.
— Нет! — Она подняла наполнившиеся слезами фиалковые глаза, которые до сих пор намеренно прятала, и встретила внимательный открытый взгляд. — Иосиф, я бы никогда такого не подумала, но другие…
Она не успела закончить, потому что Иосиф, по лицу которого было видно, что он не нуждался в этих объяснениях, перебил ее:
— Но другие так говорят, да?
Отрицать, что он ошибается, было бессмысленно.
Несколько мгновений Алиса всматривалась в спокойные добрые глаза, но вынести немого вопроса, который застыл в них, она была не в силах, поэтому отвернулась.
— Думаешь, я не знал? — раздался за спиной Алисы мягкий голос. — Думаешь, вы с Анной провели бы под моей крышей больше часа, если бы я считал тебя ведьмой, как называют тебя эти вороны? В том письме от Илии, которое ты передала мне, было подробно написано о том, что с вами произошло. Я также знаю, что мальчик этот был сыном твоей сестры. Брат очень хорошо о тебе отзывался, но только я готов отозваться о тебе еще лучше: любой мужчина был бы счастлив иметь такую дочь, как ты, Алиса… Вот почему Иосиф Ричардсон позволил вам остаться в его доме. И ты, и Анна — вы обе можете жить у меня столько, сколько захотите.
