— А его отец никогда не подавал мне ни малейшего повода для жалоб, — с ударением добавила княгиня.
— Да, но ты совершенно подчинила себе Баратовского. Впрочем, сейчас не об этом речь. У тебя есть какой-нибудь план? Ты хочешь возобновить прежние, забытые отношения?
— Я хочу воспользоваться правами, которых меня лишило злополучное завещание Нордека, в котором каждая строка была продиктована ненавистью ко мне и которое лишило меня, как вдову и как мать, каких бы то ни было прав. До сих пор оно имело полную силу, но признавало Вольдемара совершеннолетним после достижения двадцати одного года. Недавно ему исполнился двадцать один год, и теперь он — сам себе хозяин. Мне хочется знать, допустит ли он, чтобы его мать искала приюта у родственников, в то время как сам считается одним из богатейших помещиков во всем округе. Стоит ему сказать одно слово, чтобы обеспечить мне и своему брату приличное существование в одном из его имений.
Граф недоверчиво покачал головой.
— Ты рассчитываешь на чувство со стороны этого сына? Я боюсь, что ты ошибаешься. Он с самого раннего детства был чужим тебе и вряд ли его научили любить мать. Я видел его только мальчиком, и он произвел на меня самое неблагоприятное впечатление. Я знаю только одно: уступчивым он никогда не был.
— Я это тоже знаю. Он — сын своего отца, так же необуздан и суров, как Нордек, и ему недоступно все возвышенное; уже мальчиком он во всем был похож на отца, и то, что дала ему природа, вероятно, еще усилилось от воспитания такого опекуна, как Витольд. Я нисколько не обманываю себя относительно характера Вольдемара, но все же думаю, что можно будет повлиять на него. Натуры, стоящие низко по своему духовному развитию, в конце концов, всегда подчиняются натурам высшим, если только уметь воспользоваться этим превосходством.
— А разве ты сумела подчинить себе его отца? — серьезно спросил брат.
— Ты забываешь, Бронислав, что тогда я была семнадцатилетней неопытной девушкой, не знавшей людей. Теперь я справилась бы и с таким характером и сумела бы подчинить его себе. По отношению к Вольдемару на моей стороне еще могущественный авторитет матери. Он подчинится ему.
Несмотря на то, что эти слова были произнесены чрезвычайно решительно, граф отнесся к ним очень недоверчиво; однако у него не хватило времени на возражение, так как в передней послышались поспешные, легкие шаги; дверь открылась с бурной стремительностью, и в нее влетела молодая девушка. Уже в следующую минуту она очутилась в объятиях Моринского, который вскочил и со страстной нежностью прижал дочь к груди.
Княгиня тоже поднялась. По-видимому, она нашла бурное приветствие молодой девушки не совсем уместным, однако ничего не сказала и обратилась к своему сыну, только что вошедшему в комнату.
— Вы очень долго пропадали, Лев; мы уже целый час ожидаем вашего возвращения.
— Прости, мама; но заход солнца на море был так прекрасен, что нам не хотелось пропустить ни одной минуты.
С этими словами Лев Баратовский подошел к матери. Он, действительно, был еще очень молод — лет семнадцати или восемнадцати. Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы узнать в нем черты княгини; сходство было поразительным, однако молодое лицо Льва, обрамленное темными, слегка вьющимися волосами, имело совсем другое выражение; в нем все обличало огонь и жизнь; в темных глазах сверкала страстность горячего, необузданного темперамента, вся фигура представляла собой такое олицетворение юношеской силы и красоты, что гордость, с которой княгиня подвела сына к дяде, была вполне понятна.
— У Левы нет больше отца, — серьезно произнесла она, — в тех случаях, когда ему понадобятся совет и руководство мужчины, я рассчитываю на тебя, Бронислав.
Граф сердечно и тепло обнял племянника, но отнесся к нему гораздо спокойнее, чем к дочери. Свидание с ней, казалось, оттеснило на задний план все другие впечатления. Его взгляд беспрестанно возвращался к молодой девушке.
Ванда вовсе не была похожа на отца, да и вообще представляла собой совершенно своеобразное существо. Черты ее бледного личика, покрытого лишь слабым румянцем, еще сохранили полудетское выражение. Густые, совершенно черные волосы сильно оттеняли белизну ее кожи, а длинные темные ресницы прикрывали блестящие черные глаза. Действительно, Ванда со временем обещала быть очень красивой; в данную минуту она еще не была красавицей, но зато обладала той своеобразной прелестью, которая присуща некоторым девушкам именно в этом переходном возрасте, еще сохраняющем всю прелесть детства.
Первое волнение свидания прошло, и разговор стал более спокойным. Граф Моринский усадил дочь рядом с собой и, шутя, стал упрекать ее за позднее возвращение.
— Я ведь ничего не знала о твоем приезде, папа, — возразила Ванда, — кроме того, у меня было приключение в лесу.
— В лесу? — перебила ее тетка, — разве ты не была на море вместе со Львом?
— Только на обратном пути, милая тетя. Мы хотели доехать до Букового полуострова. Лев говорил, что по морю туда гораздо ближе, чем по тропинке через лес; я утверждала противное. Мы поспорили и, наконец, решили подтвердить свои доводы доказательствами. Лев поехал на лодке, а я пошла через лес.
— И пришла, когда я уже целых полчаса был на полуострове, — торжественно заявил юноша.
— Я заблудилась, — объяснила молодая девушка, — и, быть может, до сих пор была бы в лесу, если бы меня не вывели.
— Кто же тебя вывел? — спросил граф.
— Леший! — засмеялась девушка, — один из тех духов древних гуннов [1], которые, как говорят, бродят в этих местах. Но теперь ты не должен больше расспрашивать меня, папа. Лев сгорает от нетерпения все разузнать; он всю дорогу мучил меня своими расспросами, а потому не услышит ни одного словечка!
— Выдумка! — со смехом воскликнул юноша, — это только отговорка, чтобы объяснить свое опоздание. Ты скорее согласна сочинить целую историю, чем признать, что я был прав.
Ванда собиралась ответить на это подтрунивание, но тут вмешалась княгиня. Она резко проговорила:
— Отговорка или нет, но в любом случае эта уединенная самовольная прогулка крайне неуместна. Я позволила тебе покататься по морю в сопровождении Льва и не понимаю, как он мог так надолго оставить тебя одну в лесу.
— Ванда во что бы то ни стало, хотела этого, — стал оправдываться юноша. — Она желала решить наш спор только таким способом.
— Да, милая тетя, я хотела этого! — молодая девушка произнесла это слово с таким ударением, которого, вероятно, не разрешила бы себе без спасительного присутствия отца, — и Лев прекрасно знал, что было бы совершенно напрасно удерживать меня.
