Она осторожно взяла вилку.
— Я никогда не думала, что смогу съесть большого водяного паука.
— Почему, дорогая?
— Они такие красные. — Она легко отрезала хвост и, следуя примеру Ноэля, окунула кусочек в маленькую пиалу с растопленным маслом и положила его в рот. Мясо напоминало свежую рыбу, но только оно было сладковатым на вкус. Не захотев портить праздник, она широко раскрыла глаза и прошептала:
— Как чудесно!
— Обрати внимание. Ни одна вспышка молнии не проникла через окно, чтобы уничтожить тебя.
— Я и не ожидала этого. Эти библейские законы существовали только в жарких странах в древние времена. — Она взяла другой кусок. Он был восхитительный, особенно в масле.
— Интересно, он показался бы таким же вкусным, если бы не был запрещен?
— Может быть и нет. Есть христиане, которые наслаждаются яйцами с ветчиной так же, как я — вероотступник-еврей.
— Не называй себя так.
— Я шучу, ты же знаешь. Это все вопрос воспитания. В нашем доме всегда ели все — ветчину и омаров.
— Правда? Это немного странно.
— Почему?
— Твои родители постоянно вращаются в еврейских кругах.
— Марджори, мой отец — судья. Он общается и с мусульманами, в его районе довольно много арабов.
Марджори съела три или четыре кусочка белого мяса из хвоста омара. Все еще очень голодная, она стала смотреть, что бы еще можно съесть. Глядя на омара Ноэля, она сказала:
— Какую часть ты будешь есть сейчас? Она выглядит отвратительно.
— Это зеленое мягкое вещество? Это же печень. Она самая вкусная.
— Это действительно съедобно? Я бы сказала, что это противно.
— Многие люди делают глупость, когда не едят то, что плохо выглядит. Но я уверяю, это изумительно. Попробуй.
Марджори вонзила вилку в зеленую массу. Жидкость медленно вытекала тонкой струйкой.
— Нет, нет! — Она уронила вилку. — Я не такая искушенная. Не сейчас.
Она торопливо выпила вино, затем, следуя примеру Ноэля, приложила небольшое усилие к одной из клешней. Клешня не поддалась. Марджори надавила сильнее. Послышался глухой треск, и клешня перелетела через стол на колени Ноэлю.
— Я отломлю их для тебя, — сказал Ноэль покрасневшей от стыда Марджори.
— Честно говоря, эти отвратительные создания похожи на китайскую головоломку. Не стоит ломать голову.
— Опыт и терпение, дорогая. — Он ловко вытянул два кусочка мяса из клешни, положил их к ней на тарелку и добавил вина.
— Что ты думаешь об этом вине?
— Восхитительно, как всегда.
— Пойдем посмотрим новый французский фильм.
— Хорошо. Ты сейчас не сочиняешь новую песню или что-нибудь еще? Мне кажется, что на этой неделе у тебя так много свободного времени.
— Я пишу песни, когда я немного на взводе. Между прочим, прошлой ночью я написал финал к первому акту «Принцессы Джонс». Я могу сыграть для тебя.
— Как твоя работа?
— Хорошо, но не так прекрасно, как я надеялся. Наши светлые мечты всегда оказываются такими далекими.
— Что случилось?
— Мы давно не встречались с Сэмом с глазу на глаз.
— Лучше бы ты перестал спорить с ним. Он же шеф.
Ноэль казался расстроенным.
— Я думаю, что он не прав. Я заключил с ним пари на тысячу долларов.
— У него есть опыт, Ноэль. Не забывай этого.
— Дорогая, опыт в девяти случаях из десяти просто становится привычкой. Ладно, черт с ним, с Сэмом. Давай наслаждаться обществом друг друга. Я люблю его деньги. Стоит ли сейчас беспокоиться?
Марджори пристально смотрела на омара.
— Я очень голодна. Я не знаю, как взяться за это несчастное существо.
— Посмотри, ты даже не дотронулась до ног. В них много мяса.
Он поднял своего омара и вращательным движением вытянул ногу. Ему удалось зацепить большой кусок белого мяса.
— Смотри. — Он стал есть.
— Да, вроде бы просто.
Марджори казалось, что она делает то же самое, но вместо ноги вся середина омара стала вылезать из отверстия, и у нее оказался кусок со множеством дрожащих ног, словно паук шести дюймов в ширину, теплый и ужасно противный. С отвращением она бросила кусок в растопленное масло.
— Я закончила. В следующий раз я закажу ветчину. Проклятый красный паук!
Ноэль задохнулся от смеха.
Его неудовлетворение работой в «Парамаунте» было единственной неблагозвучной нотой этого счастливого времени. В последние недели она все чаще слышала об этом. Иногда во время их встреч Ноэль выглядел очень мрачным, и надо было провести час или более за выпивкой и шутливой беседой, чтобы привести его в обычное расположение духа.
Сначала Ноэль терпел свою работу как обыденное необходимое бедствие и отказывался говорить о ней с Марджори, но к концу марта он свободно обсуждал ее в деталях. Ему нравилось, когда Марджори смеялась над карикатурами на Ротмора. Ноэль удивительно точно изображал сутулого, грузного пожилого человека с наполовину закрытыми глазами, покусывающего сигарету полными усталыми губами. Существовало два главных источника беспокойства. Сэм Ротмор считал, что сценарии Ноэля были литературными и высокопарными, и ему не нравился его распорядок дня. Тем не менее это неодобрение не выходило за рамки грубого сарказма. Несмотря на аргументы Ноэля, Марджори казалось, что иногда Сэм Ротмор был прав. Она рискнула сказать об этом Ноэлю. В общем, конечно, она соглашалась с ним. Казалось, что за благожелательностью Сэма скрывался жестокий бизнесмен, его вкус к кинофильмам отражал худшие пошлые черты Голливуда. Более того, она хотела отдать ему должное в мелких частных случаях, когда казалось, что он прав.
Но Ноэль, обычно такой приятный и такой забавно самокритичный, был чрезвычайно упрям в этом вопросе. Он поздно приходил в офис и уходил рано, не допуская возражений.
— Я начинаю чувствовать себя подвергнутым испытанию.
— Ноэль, не пытайся изменить мир. Киноискусство — это бизнес.
— Правда, дорогая, это уникальный бизнес. Он использует творческий талант и подлинную проницательность. Поэтому следить за использованием рабочего времени становится просто нелепым. Со мной в офисе работает Моррис Мид. Он тоже помощник редактора сценарного отдела киностудии. Хороший парень, трудяга, работает там уже пятнадцать лет. Я работаю только месяц. Я читаю четыре сценария, а он один, я пишу четыре рецензии, а он одну, и Сэм считает мои рецензии более удачными. Моррис приходит в девять и уходит в пять.
Одним дождливым вечером в конце марта Ноэль взял ее на музыкальную комедию. Когда они вышли покурить после первого акта, Марджори заметила хорошо знакомые признаки депрессии. Он избегал ее взгляда и часто тер рукой лоб. Его голос оставался ровным и нежным.
