— Правда, он вернулся оттуда в сильно возбужденном состоянии, — вставил молодой офицер. — И с тех пор постоянно витает в облаках и даже потерял вкус к вину. Я убежден, что он уже не раз пел серенады при луне и оказывал своей даме всевозможные любезности, но только, к сожалению, потихоньку от нас.
— Смейтесь! — не то весело, не то сердито отвечал Верденфельс на шутки своих товарищей. — Воображаю, как всем вам хочется быть на моем месте! Но не могу согласиться с мнением Бернардо, что мне всегда везет. Неужели вы назовете счастьем то, что я должен расстаться с этими глазами? Зайдя сегодня в гостиницу, чтобы проститься с ней, я не смог увидеть ее. Может быть, она отказалась принять меня? Я узнал только, что она вдова и носит еще траур по мужу. Все остальное, касающееся ее личности — для меня тайна... а я должен уехать.
Последние слова были произнесены с комическим отчаянием, которое только удвоило шутки и насмешки товарищей. Между тем из темноты, окружавшей гондолу, выделилась небольшая фигурка старого слуги с седыми волосами, одетого в простую темную ливрею.
— Уже пора, господин Пауль, — проговорил он наставительным тоном. — Пароход отойдет через полчаса.
— Мы прощаемся, — заметил Бернардо. — Не мешайте нам, Арнольд! Мы знаем, что вы благодарите Бога и всех святых, что можете извлечь вашего юного господина из нашего вредного общества и в целости и сохранности увезти его в Германию.
Все это он сказал по-немецки, чтобы старый слуга понял его, но тот не обратил внимания на шутку и ответил сухо и тоже по-немецки:
— Да, нужно же когда-нибудь вернуться в более благоразумное общество.
Молодым людям, казалось, очень понравилось это замечание, потому что они разразились дружным хохотом, от которого не отставал и Пауль Верденфельс.
— Благодарите же за комплимент! — воскликнул он. — Он ведь вовсе не шутит. Однако ты позволяешь себе лишнее, Арнольд!
— Я только исполняю свой долг, — послышалось в ответ. — Когда покойная баронесса лежала на смертном одре, она торжественно передала мне барона Пауля. «Арнольд», — сказала она, обращаясь ко мне...
— Ради Бога, перестаньте! — перебил его Остен; — Вы по крайней мере раз двадцать рассказывали нам ату историю. Мы давно знаем, что вы заменяете и отца и мать господину Верденфельсу и что он чувствует к вам такое же уважение, как и все мы.
— И прежде всего я, — вскричал Бернардо, — так как мне приходилось чаще всего быть предметом его проповедей, которые до глубины души трогали меня!
Старый слуга обвел всех собравшихся недружелюбным взглядом и остановился наконец на веселом художнике.
— Синьор Бернардо, — произнес он торжественно, — товарищи моего юного господина нехороши, но вы хуже всех!
Это заявление вызвало новый взрыв хохота, однако он тотчас же смолк, и молодые люди расступились, чтобы дать место двум дамам, тоже направлявшимся к берегу. Дама, шедшая впереди, была в глубоком трауре; несмотря на то, что она опустила вуаль, роскошные волосы ее выбились из-под шляпы, а когда на них упал свет газового фонаря, они блеснули темным закатным золотом. Рядом с ней шла пожилая дама, одетая много проще, видимо, ее служанка, а сзади слуга из отеля нес дорожные вещи. Поль Верденфельс низко и почтительно поклонился даме, то же самое сделали и остальные его товарищи. Дама ответила на поклон легким наклонением головы и села со своей спутницей в тут же стоявшую гондолу, которая сразу отчалила.
— И теперь станешь отрицать, что ты счастливец? — говорил Бернардо. — Она тоже спешит к тому пароходу, который повезет тебя в твою Германию!
Глаза Пауля, не отрываясь, следили за маленькой гондолой, которая вышла из прибрежной темноты на освещенную луной середину канала и действительно плыла к пароходной пристани.
— Да, сомнения нет, она направляется к пароходу! — воскликнул он, и глаза его радостно блеснули. — Я и не подозревал этого, потому что она ни словом не намекнула о своем отъезде. Но Арнольд прав. Уже и мне пора ехать!.. Итак, прощайте, друзья!
Несмотря на явное желание как можно скорее проститься с ними, это ему не удалось. Друзья вдруг почувствовали трогательную нежность к отъезжающему товарищу и хотели удержать его при себе до последней минуты.
— Зачем так спешить? — воскликнул Бернардо. — До отхода парохода еще полчаса, и мы смело можем проболтать еще минут пятнадцать, а затем я провожу тебя до пристани.
— И я тоже, — отозвался Остен. — Было бы не по-товарищески, если бы мы все не проводили вас на пароход.
— Да, да, мы все проводим вас, — решил офицер, и все товарищи шумно присоединились к нему, но Пауль, казалось, вовсе не был доволен этим решением. Сначала он отказался, смеясь, потом стал серьезно возражать против намерения своих друзей. Молодые люди обиделись, но Бернардо скоро примирил их.
— Пускай его едет один! — сказал он. — Вы же видите, с каким нетерпением он стремится увидеться с дамой, а на нас и внимания не обращает. Мы только будем стеснять его при свидании с его прелестной соотечественницей; я думаю, никто из вас не поверит, что эта совместная поездка — случайность.
Пауль сердито нахмурил брови, и голос его звучал резко, когда он возразил:
— Не понимаю, как ты можешь сомневаться в моих словах. Тут и речи нет ни о каком условленном свидании, и я прошу тебя избавить меня и госпожу фон Гертенштейн от твоих насмешек.
— В таком случае примите уверение в моем уважении к вам обоим, — продолжал подтрунивать неисправимый Бернардо. — Ты хочешь убедить нас, что любуешься ею только издали. Во всяком случае роману при луне, который ожидает тебя на море, можно позавидовать, и я от души желаю тебе счастья!
Молодой человек с досадой отвернулся от него и стал прощаться с остальными товарищами. Он торопливо пожимал им руки, а они что-то насмешливо шептали ему на ухо и отпустили только тогда, когда на пристани раздался первый звонок. Со вздохом облегчения юноша вскочил в гондолу, откуда послал друзьям последний привет.
О, как легко и привольно почувствовал он себя, когда узкая гондола вышла на середину канала и ее облил мягкий свет луны. Паулю вовсе не хотелось показаться на пароходе в такой веселой компании, в которой, впрочем, ему до сих пор было так хорошо. Сегодня же она в первый раз показалась ему обременительной. Он знал, какой магнит притягивал его друзей на пристань и смотрел на их навязчивость, как на бестактность, от которой и старался всеми силами отделаться.
Несколько минут спустя гондола подплыла к самому трапу и молодой человек легко и проворно взбежал на пароход, между тем как старый слуга медленно последовал за ним. Большинство пассажиров находились уже на палубе, так как никому не хотелось в такую чудную лунную ночь оставаться в душных каютах. Пауль обошел оживленно болтавшие группы и одиноко стоявшие там и сям фигуры, сошел даже в общий зал, но напрасно: той, кого он искал, нигде не было видно. Госпожа фон Гертенштейн, вероятно, ушла к себе в каюту и выйдет только к утру, когда пароход придет на место.
